“Я сделаю, — кричит он, — простите меня…” И тут Роман подхватывает его руку и что-то пишет на его раскрытой ладони… Его душа рвется на части, он хочет их обнять и о чем-то еще спросить… Но вдруг все разом исчезает, словно обрывается, и он открывает глаза… в келье, на своем жестком топчане из жердей…
Наверное, через минуту уже он разбудил отца Илария и долго сбивчиво объяснял про сон, и про свое забытое обещание. Потом поднес к глазам ладонь и в ужасе замолчал. Он повернул ладонь так, чтобы и отец Иларий в тусклом свете лампады сумел прочитать написанное. Но, впрочем, прочитать было весьма не затруднительно, ибо написано было ярко и четко — всего три слова, три имени: “Сергий, Алексий, Роман”.
— Батюшка, — прошептал пораженный всем этим Сергей, — батюшка…
“Покой, Спасе наш, с праведниками рабов Твоих…”, — пели они все вместе утром.
— Господня земля, и исполнение ее вселенная и вси живущие на ней, — с этими словами отец Иларий крестообразно насыпал на лист бумаги землю, аккуратно свернул и передал Сергею. — В лес снеси и высыпи у самого большого дерева. Не знаем мы, где их могилки, но Господь знает.
Сергей все так и исполнил. Когда высыпал, показалось, что вздохнула облегченно земля или кто-то в ней, а может быть и просто он сам. И сразу стало на сердце легко и покойно…
Долго еще он то и дело рассматривал свою ладонь, пытаясь прочитать изгладившуюся уже надпись и, казалось, что видел. Да разве забудешь такое?
* * *
Наступила осень. Сергей выжидал. Он думал: “Вот придет осень, будет спокойней”. Однако спокойней не становилось. Плоть жила какой-то отдельной жизнью и не желала того, чем питалась душа. Плоть все мечтала о прошлом, настойчиво требовала своего.
— Я настолько испорчен пороками и грехами, — жаловался Сергей отцу Иларию, — что мне никогда не отмыться от грязи, никогда не почувствовать себя чистым.
— Из всякого, даже самого гнусного греха, Бог силен спасти человека, — успокаивал батюшка. — Он поможет тебе, если в глубине твоего сердца теплится искра умиления, доброты и любви.
Батюшка рассказал о Марии Египетской, которая до обращения к Богу была жуткой блудницей. Она удалилась в Иорданскую пустыню, где провела в молитвах и подвигах сорок семь лет!.. Сорок семь лет она не видала ни единого человеческого лица! Сорок семь лет она кормилась только крупицами взятых с собой в пустыню нескольких хлебов и травами! Под открытым небом, под солнечным зноем и зимними холодами! Каких только бед она не вытерпела от своих страстей и от врага рода человеческого! Когда она ела крупицы своего хлеба, ей хотелось мяса, рыбы и вина, вкушаемых прежде. Когда она начинала молиться, ей приходили в голову срамные песни, которые она распевала когда-то. Страсти, словно огнем, разжигали ее и влекли к прежней греховной жизни. Так миновало шестнадцать лет. Но Мария боролась и устояла. Тогда тихий сладкий свет осиял ее душу, и великая тишина водворилась в ней на месте прежней бури. После шестнадцати лет подвигов Мария приобрела святость. Враг рода человеческого был посрамлен и уже не смел приблизиться к ней. Вся душа и все тело ее очистились и освятились, и потому на ум ей не приходили более никакие дурные мысли, в сердце ее не появлялись никакие скверные желания. Подвизаясь далее еще тридцать лет, Мария сподобилась такой святости, что переходила реку Иордан, как по суху, а во время молитвы возносилась от земли в воздух, знала наизусть Священное Писание, хотя никогда не училась ему, знала, что совершается вдали от нее, могла предсказывать будущее, и тело ее походило больше на дух, чем на плоть…
— Неужели и мне так долго терпеть, — поразился Сергей.
— Каждому Господь дает испытание по силам, — ответил отец Иларий.
Сергей размышлял над своим будущим и все больше склонялся к мысли, что не имеет права уходить от ответственности и суда. “Нет, — думал он, — пока я не понесу наказания за преступления, успокоиться не смогу. Несправедливо это — избегнуть наказания”. Он поделился с отцом Иларием.
— Слушайся голоса совести, — посоветовал он, — это и есть твой внутренний неподкупный судия. Если он требует — иди. Главное — избавиться наказания в будущем веке. А здешние мучения скоропреходящи…
После Рождества это решение окончательно вызрело и укрепилось. Теперь Сергей ожидал только подходящего дня. Жаль, невыразимо жаль было покидать скит, но это тихое счастье надо было еще заслужить, точнее — выстрадать.
Жаль расставаться с Сергеем было и скитским обитателям. Андрей все же крепился и показывал виду: “Тебя Сам Бог благословляет в дорогу”, — говорил он Сергию, выдавая зимнюю одежду и необходимую денежную сумму. Старенькое пальтишко с облезшим каракулем пришлось в саму пору, да и кроличья шапка надежно закрывала от мороза уши. “Спаси тебя Господи!”, — горячо сказал Сергей, притягивая к себе худенького Андрея, и они, по христианскому обычаю, трижды расцеловались. Потом Сергей
