по подзатыльнику от старшего братца.
— Вы простите, — смущенно спросила мамаша, — у нас спор вышел. Вы кто: прежний жилец или ихний родственник? Валерик говорит, что вы тот самый, а я так думаю, родственник. Тот-то вроде как другой совсем был?
— Возможно, вы оба правы, — уклонился от прямого ответа Сергей и указал на спальню, — вы проходите в комнату, берите в гардеробе любую одежду, какую вам надо; продукты на кухне, а я приму душ. Дверь потом просто захлопнете.
— А у нас телевизора нет, — сказал кто-то из детей.
— Ну, тогда мой забирайте, — сразу же предложил Сергей, — только он большой, сумеете унести?
Тут вперед протиснулся папаня и расправил, как мог, свои узенькие плечики.
— Я, — только и сумел сказать он, ударив себя в грудь. Похоже, он был в изрядном подпитии.
Сергей махнул рукой и скрылся в ванной. Он целиком отдался изрядно подзабытой уже процедуре помывки в бесстыдно-буржуазной джакузи и едва различал шум и голоса. Ароматный шампунь, душистое мыло — есть в этом какая-то отвратительная прелесть. Увы, но приходилось это признать. “Да кто меня заставляет ходить медведем? — решил наконец он. — Были бы в лесу условия, и отец Иларий, верно, не отказался бы”. Но только трудно среди расслабляющей неги и ароматов вообразить присутствие старца. “Нет, не для него это — окончательно уверился Сергей, — а значит, и не для меня. Придется обходиться впредь общественной банькой…”
Когда он вышел, в квартире было тихо и пусто. Намного более пусто, чем прежде. Гардероб был девственно чист, исчезло даже нижнее белье, а на кровати отсутствовала простыня. Значит, в нее-то все и завернули. К счастью, нетронутыми оказались стариковское пальтишко и помятый кролик. На кухне пропали все долговременные запасы продуктов: консервы, кофе, чай, сахар и пара бутылок коньяка. Самое смешное, что ноги выросли даже у домашнего кинотеатра. И вправду, дюжим мужичком оказался папаня…
* * *
Вечером следующего дня он отправился навестить сестру — мышку-норушку. Пошел без конфет и цветов, но кое-какой подарочек у него все-таки был припасен, во внутреннем кармане пальто — там, обернутая полоской крафтовской бумаги, лежала икона мученицы Евгении…
Сестрица встретила его сдержанно, без эмоций. Вроде бы и промелькнуло в глазах удивление, но тут же и растворилось. “Вот ты какой стал!” — эта ее фраза, пожалуй, была единственным комментарием всех произошедших в нем изменений.
— Как поживает молодой человек Андрей? — поинтересовалась она.
— Слава Богу, живы-здоровы и он, и отец Иларий. Тебе от них поклон и благословение. А от меня иконка, — Сергей протянул Евгении святой образ и перекрестился.
— Да, чудны дела Твои, Господи, — покачала головой Евгения.
Они сидели на диване, а со стены над ними, поверх их голов, серьезно и сосредоточенно смотрел Михаил Евдокимович. Он, казалось, слушал разговор этих, безусловно, бывших ему дорогими, людей, и глаза его будто бы выражали сопереживание и сочувствие…
— Да я бы и сам никогда не поверил, что подобное может случиться со мной, — продолжал между тем Сергей, — Такое в себе не придумаешь и не сочинишь. Вера даруется Самим Богом. Она, как говорит Иоанн Златоустый, не может быть похищена ворами, недоступна для грабителей, ее охраняет Бог. А святитель Тихон Задонский сказал, что вера, как искра, зажженная от Духа Святого в сердце человеческом, разгорается теплотой любви. Он называет веру светильником в сердце. Когда горит этот светильник, человек видит духовные вещи, может верно судить о духовном и даже видит невидимого Бога; когда же не горит — в сердце темно, там мрак неведения, там заблуждения и пороки возводятся в достоинство добродетелей.
— Откуда ты все это знаешь? — удивилась Евгения — Странно от тебя это слышать.
— Мы часто беседовали с отцом Иларием и с Андреем. Андрей — аспирант филфака МГУ, светлая голова. А отец Иларий — так просто кладезь духовный. Я поначалу просто слушал, так — без особого интереса. Потом что-то стало становиться яснее, особенно, когда стал постоянно читать Евангелие. Кое-что стал записывать, мысли прояснились и в голове стало светло. Главное, появилась способность прослеживать события жизни — внешние и внутренние. Собираешься, к примеру, на исповедь, и вот появляются смущающие помыслы — это как бы первые пробные вражеские шары; потом вскипают какие-либо страсти, неуместные воспоминания, приходит желание отложить на потом и так далее — все это внутреннее. Есть и внешние препоны — ненужные встречи, приглашения, срочные дела и занятия. Кто не следит за собой, тому трудно понять, что все это не случайности, а попытки помешать получить духовную пользу. Или же еще. Бывает, согрешишь и чувствуешь вразумление от Господа, сначала мягкое, безболезненное. Если образумишься, покаешься — этим и ограничится. Если же нет — жди большего наказания, вплоть до самого сурового.
