подошел под последнее благословение к старцу и отец Иларий также с любовью его расцеловал. “Божие тебе благословение, — сказал напоследок, — иди с Богом”.
И скрипел под ногами глубокий снег, а кое-где сугробы не выпускали, словно пытаясь поглотить, но он все равно уверенно шел вперед и где им задержать его хотя бы на минуту. А вдали тихо звонил колокол — это слал прощальное приветствие ставший уже родным Звонарев бор.
Глава 4. Пшеница Божия
В Псков Сергей возвратился в один из последних дней января. Мороз потрескивал в заиндевевших кронах тополей, наседал на стены домов, пытаясь проковыряться внутрь, сквозь положенные ГОСТом полметра кирпича, чтобы выстудить и выдуть едва теплящиеся батареи. Но привычный ко всему город это мало тревожило, он, как вечно незамерзающая река, неторопливо нес свои провинциальные воды в неизвестное грядущее…
На первый взгляд, все здесь было знакомым и родным до боли. Ан нет: теперь это все обернулось в чужое и ненужное... “Нет, дважды в одну и ту же реку войти не возможно”, — Сергей буквально так и подумал, когда шел по Октябрьскому проспекту в сторону дома. Сколько же лет он барахтался в этих родимых водах? Казалось бы, не осталось ни одного омута, где он не побывал хотя бы однажды? Но всего лишь шесть месяцев в лесу — и вот он словно впервые входит в эти воды. “И все же, — решил он, — ничего здесь не изменилось. Это я стал иной…”
Он прошел мимо своего дома, — ключа все равно не было, — пересек Октябрьскую площадь и зашел в храм Архангела Михаила. Зашел впервые, так как ранее побывать здесь не удосужился, хотя несколько раз на дню пролетал мимо на “Мерседесе”. У входа переминался с ноги на ногу, спасаясь так от морозца, бородатый мужичок. У ног его стояла баночка с мелочью. Он оценивающе оглядел Сергея и пренебрежительно отвернулся. Да, действительно — все решительно переменилось! Раньше, увидев его, нищие уже за версту гнули спины. А теперь? Да что теперь… Сергей вошел, перекрестился и приложился к праздничной иконе на аналое. Он сделал это будто бы в тысячный раз, хотя вот так, на деле, — впервые. “Иной, я теперь иной…” Службы не было, в храме было пустынно и тихо. Сергей постоял несколько минут, и все это время бабулька за свечным ящиком не отводила от него настороженного взгляда, похоже, опасаясь, как бы чего не прихватил. “Нет, воистину — иной…” Он рассматривал иконы на иконостасе — явно новоделанные, помпезные, исполненные в зеленых тонах, и невольно сравнивал их со скромными образами в скиту у отца Илария… “Да, ничего не попишешь — тут река, там заводь”. Он поймал себя на этом “там, у нас” и про себя улыбнулся. Напоследок перекрестился, поклонился в пояс и вышел. Отдал нищему последние пять рублей из своего скитского денежного довольствия и с некоторым удовольствием отметил гримасу удивления на его пробитым красно-синими жилками лице. “Так тебе! Знай наших!”
Через пятнадцать минут он позвонил в дверь родительской квартиры. Открыла мать и… не узнав, чуть не спросила обычное в таком случае “вам кого?”, но в последний момент узнала и в ужасе прикрыла рот ладошкой. Так и стояли они на пороге друг против друга, пока мать не опомнилась, и не прошептала:
— Сережа, ты?!
— Я, — кивнул он и вошел.
— Седой ты, совсем седой, — сторонясь, растерянно сказала она и осторожно коснулась его отросшей белой шевелюры…
Чуть позже он рассказал матери про свое житие-бытие. Скупо, без подробностей, но пытаясь убедить, что он сегодняшний — это именно и есть он настоящий; не тот, который раньше, а нынешний. Мать кивала, вытирала слезы, но по глазам было видно, что не понимает она ровным счетом ничего. Ничегошеньки!
— Сейчас приедет отец, — пообещала она и была в этих словах некоторая надежда: дескать, вместе и разберемся, что все-таки случилось с сыном. — А квартиру твою я навещала — все в порядке. Пыль протирала, да и в стирку кое-что забрала. Ты не будешь сердиться? Мы ведь не знали, где ты. Уж и самое плохое думали. Ты прости.
— Да что ты, мама? — улыбнулся Сергей, — Ну ее, эту квартиру. Ее и вовсе не будет скоро.
— Как это? — не поняла мать.
— Об этом потом, — сдержал себя от излишних подробностей Сергей, — я ключи потерял, дай мне твои, пожалуйста…
Вскоре вбежал запыхавшийся отец. Он скинул на пол дубленку и бросился, было, к сыну, но на полдороги остановился. Так и застыл с разведенными в стороны руками.
— Мне как мать позвонила, — скороговоркой выпалил он, — так я сразу… Не поверил сначала. Сын? Совсем вернулся?
