17 октября граф С. Ю. Витте разослал представителям 33 петербургских газет приглашение прибыть к нему на следующий день в 11 часов утра для беседы по адресу: Каменноостровский проспект, дом 5. Места в гостиной было мало, поэтому беседа велась стоя. Журналисты окружили будущего премьера, и он обратился к ним с речью. В ней С. Ю. Витте попросил газетчиков, не как царедворец и министр, а как русский человек и гражданин, помочь ему успокоить взбудораженные умы. «От вас, главное от вас, это успокоение зависит. Пока не водворится порядок, никто не в состоянии ничего делать. Теперь все дезорганизовано. Все чувства людей дезорганизованы. Я тоже человек: и у меня теперь нет нормального равновесия между чувством и умом. Как сановник, я встречаю людей, известных всей России и всему миру. Эти люди жили только умственной жизнью. У них волевая жизнь не развита. Они еще могут судить о положении дел в отношении того, что следует делать (ум), но не о том, что можно делать (воля) при современных обстоятельствах. Что же я теперь буду делать? Ведь дело, которое я буду вести, — не мое. Мне не сладка его тяжесть. Я нуждаюсь в поддержке. Обращаюсь к вам. Помогите мне. Если вы успокоите общественное мнение, если явится истинное народное представительство, все облегчится. Тяжкая обуза падет. Тогда правительство будет играть роль такую, как в культурных странах. Если вы хотите, господа, вы можете принести громадную пользу всем. Не мне, не правительству, а всей России. В таком же разброде чувств и мыслей дольше жить нельзя»9.
Первым заговорил А. С. Суворин — для успокоения нужна прежде всего полная амнистия. Это ему было твердо обещано. Редактор «Новостей» О. К. Нотович заявил: «Мы верим вам, но народ не верит». Газетчики в один голос потребовали свободы печатного слова. Она уже объявлена, сказал С. Ю. Витте, но пока нет новых законов о печати, необходимо соблюдать старые. Некоторые горячие головы требовали вывести войска из Петербурга, а для охраны порядка учредить народную милицию. Издатель «Нашей жизни» профессор-экономист Л. В. Ходский вздумал грозить: «Мы не будем выпускать газет, пока войска не удалятся». С. Ю. Витте: «Увести войска? Нет, лучше остаться без газет и без электричества. Если войска уйдут, другие жители будут вправе за эту меру винить правительство». Начнутся грабежи, разбои и прочие безобразия10.
Дайте мне время — твердил С. Ю. Витте. Нужно немедленно остановить насилие. Все еще только организуется. «При мне усиленная охрана не будет обращаться в произвол… Но ныне мне нужен аппарат. Я только еще организую правительство. Дайте мне передышку»11. Сошлись на том, что, покуда правительство не организовалось, беседу отложить. Издатель «Петербургской газеты» С. Н. Худяков на прощанье пожелал: «Пусть все свободы, особенно свобода печати, и сразу получат осуществление». Это С. Ю. Витте обещал: «Завтра мы практически будем это обсуждать… Пока я скажу: не нарушайте законов о цензуре. Я сегодня поговорю с начальником главного управления по делам печати об устранении недоразумений… Опять прошу вас, господа, приходите ко мне, когда хотите… Все, что я сказал вам, я могу сказать всем, придут ли ко мне революционеры или анархисты…» Попрощавшись с каждым из присутствующих за руку, граф удалился в свои апартаменты12.
От беседы с газетчиками С. Ю. Витте пришел к безрадостному выводу: пресса деморализована и опереться на нее правительство не сможет. «Единственные газеты, — писал он впоследствии, — которые не были деморализованы, это крайне левые, но пресса эта открыто проповедовала архидемократическую республику»13.
Особенно возмущался С. Ю. Витте речами редактора «Биржевых ведомостей» С. М. Проппера, провозгласившего требование о выводе войск из столицы. Если бы оно исходило от представителя какого- нибудь социалистического или анархического листка, негодовал С. Ю. Витте, то он бы это понял. Но в устах господина Проппера, много лет питавшегося подачками со стола Министерства финансов, требование о выводе войсковых частей из Петербурга звучало как признак «обезумения» прессы. «Но все-таки не Пропперу было мне после 17 октября заявлять, что он правительству не верит, а в особенности с тем нахальством, которое присуще только некоторой категории русских жидов!»14
С. Ю. Витте не обманул газетчиков. Вечером 18 октября он пригласил к себе Д. Ф. Кобеко, председателя высочайше учрежденного Особого совещания для составления нового устава о печати, и предложил ему как можно скорее представить проект правил о повременных изданиях. Первое официальное заседание Совета министров Российской империи, состоявшееся в субботу 29 октября в 8 часов 30 минут вечера, было посвящено вопросу о немедленном принятии временных мер к осуществлению свободы печатного слова.
Несмотря на все усилия премьера, российская пресса не ослабляла атак на его кабинет. Особенно изощрялась в поношении С. Ю. Витте черносотенная печать, субсидируемая сверху. Так, 19 февраля 1906 года в типографии петербургского градоначальника была подписана к печати прокламация газеты «Русское знамя». В ней говорилось: «Сейчас честные русские люди, любящие Россию, хлопочут у государя, чтоб он скорей согнал с президентского места главного врага русского народа и главного помощника жидовского с его жидовкою женой»15. Неустанно поливал грязью премьер-министра и А. И. Гучков со страниц своего «Голоса Москвы». Сотруднику аппарата правительства А. А. Спасскому глава партии октябристов заявил: «Мы не перестанем изобличать временщика во лжи и зверствах, бессудных расправах и, прежде всего, в умышленном оттягивании срока созыва Государственной думы… Вы с вашим Витте поливаете пожарище керосином. Витте всем пускает пыль в глаза своей конституционностью, а на деле показывает себя палачом… Впрочем, он висит на волоске… Мавр сделал свое дело, мавр может уйти»16.
Не лучшим образом показали себя издания кадетского толка. «Читая… ежедневно московский орган „Русские ведомости“, — писал граф И. И. Толстой, — меня прямо выводит из себя последовательная система подтасовок, партийное освещение всех фактов, нетерпимость ко всем инакомыслящим и вместе с тем возмутительная докторальность тона при разборе любого вопроса… Просто противно и досадно за русскую профессуру, лейб-органом коей всегда являлась эта газета». Невысокого мнения он был и о суворинском «Новом времени» — солидной газете, которую постоянно видели на письменном столе русского монарха: «…„Новое время“ столь же (хотя не более, увы!) возмутительна, хотя в другом отношении: с одной стороны, виляние вправо и влево, а с другой — травля национальностей нерусских, населяющих Россию: излюбленными объектами лганья и подлых нападок являются, конечно, „жиды“, финляндцы и поляки… Как „Русские ведомости“ не стесняются правдой, когда нужно доказать превосходство кадетских предвзятых теорий, так „Новое время“ лжет на каждом шагу, когда нужно окатить помоями инородцев…» Российские периодические издания граф И. И. Толстой сравнил с помойными ямами, «…в которых только и делают, что подливают нечисти»17.
Сам император с оттенком злорадства заметил как-то раз в беседе с великим князем Николаем Михайловичем: «Плохая у Витте печать… Даже „Новое время“ и то поносит и отказывает ему в доверии». Председатель правительства ясно понимал значение свободы слова для устроения гражданского общества. По его мнению, положительные стороны этой свободы значительно перевешивают отрицательные. Несмотря ни на что С. Ю. Витте не спустил флага и на все предложения Министерства внутренних дел усилить меры административного воздействия на печать неизменно отвечал отказом. Им была основана правительственная газета под названием «Русское государство», фактическим редактором которой стал бывший чиновник Министерства финансов А. Н. Гурьев. Ей была поставлена задача — «проводить мысли правительства» и опровергать всевозможные выдумки, «которыми кишели все газеты».
После 17 октября депутации из разных городов и весей повалили к С. Ю. Витте — первому «конституционному» премьеру. Они представляли земства, города, различные общественные организации. Делегаты поздравляли, требовали, жаловались. Премьер провозгласил лозунг единения с благонамеренной частью общества. Но как определить, кто имеет благие намерения, а кто нет? Граф С. Ю. Витте принимал всех подряд, отвечал на все вопросы, давал интервью, в речах путался, что немудрено при таком объеме работы. Нередко то, что он говорил одной делегации, противоречило тому, что было сказано другой.
Как-то раз на прием к С. Ю. Витте явилась депутация екатеринодарских обывателей, состоявшая из людей левонастроенных. После беседы с премьером они с недоумением и не без насмешки поведали журналисту Л. Львову (Клячко), что С. Ю. Витте принял их за «истинно русских» и на протяжении всей беседы развивал ту глубокую мысль, что «…во всем жиды виноваты». Л. Львов беседу с делегацией записал, депутаты расписались в том, что все изложенное на бумаге безусловно верно. Затем подписи были
