отрикошетили от него назад, в сторону, откуда прилетели. Мгновенно вернувшиеся пули простучали по забралу и каске бойца, оглушая и парализуя его. Он упал, открыв выдвинувшийся из-под каски подбородок. И туда, тоже оглушенный и уже задыхающийся, товарищ Максим послал несколько пуль.
Все!..
В сорванную взрывом дверь квартиры ломились полицейские с лестничной клетки. Они выламывали куски пластика, разгребали покореженную мебель, перекрывавшую им путь. Они были в курсе событий, они слышали своего командира, голос которого кричал в наушнике:
— Он открыл стрельбу! У нас потери! Внимание!..
Товарищ Максим выкатился из-под ванны, схватил, подтянул к себе лежащего за баррикадой, оглохшего и ничего не соображающего Иванова, сунул ему в руку пистолет и толкнул поближе к прихожей.
Сейчас они разгребут завалы, ворвутся в комнату, увидят своих мертвых товарищей, увидят Иванова с пистолетом и...
Товарищ Максим сорвал с лица очки, сорвал маску и вдохнул полной грудью улетучивающийся газ.
Он жертва, он не стрелял, он задохнулся. Стрелял Иванов, который в маске и очках!.. По крайней мере так это должно выглядеть!
И так это и выглядело. Иванов стоял на коленях против входа в комнату и мотал из стороны в сторону пистолетом и мотал головой. В ушах его гулко лопались медные пузыри.
Но Иванов сделал то, что не должен был делать, то, на что товарищ Максим не рассчитывал. Он, потеряв равновесие, сделал шаг в сторону. И сделал еще один. Сделал два шага, которые спутали весь расклад...
Расшвыривая и ломая вещи, полицейские наконец преодолели завал и, страхуя друг друга, ворвались в квартиру. Они сразу увидели лежащих на полу своих товарищей, увидели заложников, увидели стоящего против них на коленях Иванова и не увидели лежащего за баррикадой товарища Максима.
Согласно инструкции, они должны были крикнуть: “Бросай оружие!”, но они ничего не крикнули. Потому что озлобились и потому что боялись. Боялись угодить в графу “Потери”. Первый выскочивший на Иванова полицейский увидел направленное на него оружие и, не долго думая, нажал на спусковой крючок автомата. Короткая очередь выплеснулась из ствола, выбила из рук Иванова оружие и отбросила его назад. Но не все пули достались Иванову, одна, шальная, пролетевшая мимо него, ткнулась в лежащее на полу тело. В тело товарища Максима.
Если бы Иванов не сделал те два шага или если бы не стоял на коленях, то ничего бы не произошло. Но Иванов стоял на коленях и сдвинулся на два шага, что изменило траекторию полета пуль.
Товарищ Максим вскрикнул, вскинулся и рухнул на пол. Уже мертвый рухнул.
Не повезло товарищу Максиму, он снова перехитрил себя. Второй раз. И последний раз, ..
Набежавшие полицейские подскочили к Иванову, выбили из его рук пистолет и навалились сверху, ожидая сопротивления.
Но Иванов не сопротивлялся.
— Похоже, готов, — сказал кто-то. Иванова перевернули и открыли ему глаза.
— Нет, вроде жив.
Иванов был жив, хотя и был ранен. Пули попали ему в плечо и правую сторону груди. Генерал Трофимов в этом случае сказал бы: “Везет дуракам — пять пуль в башку, но мозг не пострадал”. Но это было не везение, это была логика боя. Просто когда видят направленное в лицо оружие, стреляют по руке, удерживающей оружие. Куда и стрелял полицейский, с целью лишить возможности противника нажать на спусковой крючок.
— Давай сюда врачей. Срочно!
Бой был закончен, и вместо инстинкта самосохранения заговорили параграфы служебных инструкций. Согласно которым нужно было приложить максимум усилий для спасения жизни пострадавшего. В том числе пострадавшего преступника.
В квартиру, опасливо оглядываясь, поднялись медики, вкололи Иванову обезболивающее, положили на носилки и понесли в машину. Не одни понесли. Их сопровождал эскорт полицейских, по трое с каждой стороны носилок. Потому что раненый был не просто раненым, а был Ивановым.
Вслед за Ивановым вынесли трупы полицейских — троих из квартиры и одного с улицы. Их засунули в длинные пластиковые мешки, застегнули молнии и понесли к труповозкам.
Эти носилки никто не сопровождал, перед этими носилками все молча расступались.
— Шестьдесят один, — тихо прошептал Пьер Эжени, когда печальная процессия проходила мимо.
— Что шестьдесят один? — не расслышал стоящий рядом Карл Бреви.
— Пятьдесят пять плюс шесть получается шестьдесят один.
— Почему шестьдесят один? Пятьдесят девять, — сосчитал Карл Бреви черные мешки.
— Еще снайпер, который был раньше, — напомнил Пьер. — И труп на четвертом этаже.
— Его тоже он?
— Он. Там кругом отпечатки его пальцев.
— Тогда шестьдесят один, — согласился Карл Бреви.
— Но теперь все, — жестко сказал Пьер Эжени. — Теперь счет закончен...
На ближайшем перекрестке пути убийцы и его жертв разошлись. Блаженно улыбающегося под действием наркотиков Иванова понесли направо к машине “Скорой помощи”. Полицейских в мешках — налево.
Иванов опять вышел сухим из воды. В который раз вышел. И опять разменяв свою жизнь на пять чужих.
Но теперь все... Теперь уже точно — все!..
Глава 50
В монтажной царил напряженный хаос. Вечерние новости должны были пойти в эфир через четверть часа, а между новостным блоком и культурой образовалась дырка. Обычно там шел столь любимый зрителем криминал, но сегодня как назло в стране никого не застрелили и не взорвали.
Вернее, одного взорвали, но потом оказалось, что он отделался легким испугом, и сюжет пришлось срочно вырезать.
— Тоже мне киллеры, мать их!., работать разучились! — возмущался выпускающий редактор. — Ты посмотри, может, там что-нибудь еще есть, хоть даже бытовуха? Может, кто-нибудь кого-нибудь зарезал или отравил, желательно не меньше двух.
— Нет, — виновато развел руками редактор. — Только два пьяных мордобоя, и то вчерашних.
— Вот невезуха! — совершенно расстроился выпус — Вот невезуха! — совершенно расстроился выпускающий редактор. — На хрена мне этот мордобой? Мордобой каждый день под окнами видеть можно, для этого не надо телевизор иметь...
Вечерний зритель рисковал остаться без картинки свежих трупов.
— Может, возьмем что-нибудь у них, — кивнул в стену выпускающий редактор.
На максимальной скорости промотали новости СКК, где все взрывалось, падало, рушилось, стреляло. Работают же люди — любо-дорого посмотреть...
До эфира оставалось десять минут.
— Стоп! Что это?
— Заложники в Париже.
— Сойдет! Пусть видят, что у них там тоже не сахар. Врезай сразу после сюжета о выставке цветов...
В вечерних новостях, сразу после рассказа о выставке цветов в Голландии, первый канал показал короткий сюжет о захвате в центре Парижа заложников. Только когда сюжет уже шел, сообразили, что разговор идет о русском преступнике. Понять что-либо еще из “картинки” было невозможно — туда-сюда бегали, бестолково суетясь, полицейские и пожарные, спускались с крыши на веревке люди в черных комбинезонах, что-то, размахивая руками, объясняли в кадре французские чиновники. Но в самом конце дали трех — секундный стоп-кадр лица преступника.
— Так это тот мужик, про которого была передача, — узнал кто-то. — Ну еще когда брали интервью у этого... у Шерлока Холмса.
— Точно! — разом вспомнили все. Потому что та передача неожиданно получила хорошие рейтинги и о
