зачетными торпедными стрельбами.
Едва я успел сесть за стол, как в каюту осторожно, но довольно настойчиво постучали.
Вошел лейтенант в новеньком обмундировании и по-юношески звонким голосом доложил:
— Товарищ капитан первого ранга, лейтенант Василий Федорчук представляется по случаю назначения на должность штурмана подводной лодки «Окунь» вверенного вам соединения.
Что-то, в скуластом, обветренном лице молодо-FO лейтенанта мне показалось знакомым, но я никак не мог припомнить, где же я встречал этого человека.
Как бы отвечая на мой внимательный и довольно бесцеремонный взгляд, лейтенант полушепотом подсказал:
— Васю... помните?
— Вася! — воскликнул я и схватил лейтенанта за плечи. — Рад видеть тебя таким орлом!.. Рассказывай, рассказывай немедленно все о себе! Как ты... учился? Где был с тех пор?..
— После ухода вашего,., нашего экипажа, — запинаясь, начал лейтенант, — на второй же день прибыл новый экипаж. Меня снова приютили, и я ходил с ними в походы... Однажды меня встретил адмирал Болтунов. Он спросил: кто я и откуда. Потом приказал отправить меня в Нахимовское училище. Окончил его. Потом приняли в Высшее военно-морское училище, и вот... лейтенант... прислан в ваше распоряжение.
— А почему ни разу не давал о себе знать? И не стыдно?! Остальные «малюточники» все пишут, хоть изредка, но пишут.
— Я очень хотел, товарищ капитан первого ранга, но стеснялся. Думал: и без меня у вас много дел... Зачем же мешать? Об остальных я тоже кое-что знаю. Вот у меня газета сохранилась, — лейтенант вытащил из кармана и протянул мне тщательно оберегаемую газету. — Здесь Указ Президиума Верховного Совета СССР... Вот: «За высокие трудовые показатели награжден... Фомагин Иван Григорьевич»...
— Знаю! Я поздравлял его и получил от него ответ. А о других товарищах ничего не знаешь?
— Еще я читал: Костя-электрик — Герой Социалистического Труда. Слышал, что Гудзь и Терлецкий стали офицерами.
— Газеты не регулярно читаете, товарищ лейтенант!
— Да, конечно, некогда... учеба, требования большие.
— Да, требования правильные. Садитесь! — Я жестом указал лейтенанту на диван и прибрал со стола бумаги, которые так и не успел просмотреть. — После того как отгремели последние орудия на фронте, большая часть наших «малюточников» демобилизовалась. Расставаясь, мы договорились: работать на мирном фронте по-боевому и друг друга не забывать. И надо сказать, что договор выполняется вполне удовлетворительно. На трудовом фронте отличились многие: Николай Зуб, Константин Щекин... Трапезников с женой. Помнишь, Тинико?
— Так точно помню! Я слышал, они поженились?
— Да. И выращивают, обильные урожаи. Наш «слухач» Иван Бордок выдвинут на должность секретаря райкома партии в Днепропетровске. Каркоцкий посвятил себя благородному делу воспитания подводников. Отмечен наградой. А Мисник? Помнишь Ивана Харитоновича Мисника? Директор совхоза.
— Здорово!
— Так и все остальные. Вадим Поедайло со своей Оксаной в колхозе под Одессой. Пишут, что в этом году будут участвовать в сельскохозяйственной выставке.
— Молодцы! — искренне радовался Федорчук.
— Только нашей с вами работы пока что, не видно.
— Да, конечно... Не так видно, — неуверенно подтвердил лейтенант.
— И не надо, чтобы ее было видно. — Закончив укладывать бумаги, я начал прохаживаться по каюте. — Наша с вами задача: совершенствовать оружие, осваивать опыт минувших войн, овладевать новым оружием, новыми приемами его применения в бою.
— Да, если будет война...
— Если не будет... — перебил я. — Но нам с вами надо быть готовым к ней в любую минуту.
— Товарищ капитан первого ранга, разрешите доложить! — в дверях появился оперативный дежурный соединения. — Все корабли подняли сигналы о готовности к выходу! Время без десяти семь.
Приняв доклад, я тут же отпустил дежурного офицера и снова обратился к молодому штурману:
— Идите на подводную лодку. Через десять минут выходим в море.
Покинув базу, подводные лодки выстроились в кильватерную колонну и, покачиваясь на пологой волне, направились в районы боевой подготовки.
Послесловие
Ранним утром на легковых автомобилях мы подъехали к аэродрому города Кутаиси.
Небо было ясным, светло-голубым. С гор, увенчанных снеговыми шапками, тянуло ветерком. Он был напоен прохладой и ароматом. День обещал быть погожим. О том, что нам придется пережидать на аэродроме ненастье, не могло быть и речи.
В зале было многолюдно. Большинство пассажиров, судя по их одежде, были альпинистами, подобно нам, собравшимся лететь в глубины Кавказского хребта. Многие из них собирались в город Местию — центр советской Сванетии.
Я подошел к окошечку «Справочного бюро», чтобы на всякий случай осведомиться, будет ли сегодня самолет на Местию. Белокурая девушка ответила мне, что сведения о состоянии погоды будут получены от высокогорных метеостанций через час, и только тогда, станет известным, полетит ли самолет.
— Уже социализм давно построили. Во всем успехи. Каких больных вылечиваем! Можно сказать, из могилы людей поднимаем. А самолеты у нас, в Кутаиси, летают только в хорошую погоду. Нет погоды — сиди и жди! Это, наверное, потому, что авиацией руководит мой друг Гвито, — пошутил один из моих родственников, Гоги. Он служил главным врачом в санатории железнодорожников в Цхалтубо, и все знали его как большого шутника и весельчака.
— Лечить больных нетрудно: посадил в водичку, она и лечит, а врач только анкетки заполняет. Летать в горах много труднее, — услышали мы позади себя. Обернувшись, увидели красивого грузина в форме летчика гражданской авиации.
— Здравствуй, Гвито! Ты, оказывается, подслушиваешь наш разговор с девушкой! — Гоги протянул руку начальнику аэропорта.
— Девушка здесь ни при чем. Она и не разговаривала с тобой. Ты один хулил меня, — продолжал шутить Гвито.
— Она знает, что начальство нельзя вслух ругать. Прошу познакомиться, — Гоги на минутку сделал серьезное лицо. — Это мой друг начальник аэропорта, которого я только что хвалил... А это Ярослав Иосселиани. Он говорит на сванском, грузинском, русском, немецком и английском языках. И на всех этих языках может тебя выругать, если ты не отправишь сегодня всех нас на самолете в Сванетию.
— Гоги неисправим, — пожав мне руку, произнес начальник аэропорта. — Говорят, он даже на похоронах шутит...
— Эта дама, — продолжал Гоги, — жена Ярослава — Галина Павловна Иосселиани. Она говорит только по-русски. Ты ее можешь не бояться; если она и будет ругать тебя, ты можешь притвориться, что не понимаешь по-русски...
— Товарищи, — объявил Гвито, когда знакомства закончились, — самолеты сегодня полетят на Местию, но... пассажиров много, и очередь ваша, как мне кажется, не из первых. Всех сегодня не сможем отправить. Полетят два самолета. Они сделают четыре-пять рейсов. За каждый рейс перевезут по двенадцать человек. А здесь, вы видите...
— В два раза больше, — подсчитал я.
Пока мы разговаривали с начальником аэропорта, к лам начали подходить пассажиры, и вскоре вокруг нас образовалось плотное кольцо людей, вооруженных ледорубами, рюкзаками и разными другими альпинистскими приспособлениями.
— Ба-а!.. Ярослав! — вдруг закричал на весь зал узкоплечий, невысокий человек с копной светлых
