оценивали мои скромные заслуги перед Родиной. И именно поэтому во второй половине войны, когда мне было присвоено звание Героя Советского Союза, трудящиеся Сванетии собрали деньги на постройку подводной лодки и обратились к Верховному главнокомандующему с просьбой передать командование кораблем, построенным на их средства, мне.
Свой патриотизм сваны доказали и в тяжелые дни гитлеровского вторжения на Кавказ. Фашистские горно-альпийские дивизии двинулись через перевалы, пытаясь прорваться к побережью Черного моря, в плодородную Абхазию, но тут-то на их пути встали отважные горцы, с молоком матери впитавшие ненависть к поработителям.
Сотни лучших сынов Сванетии плечом к плечу с братскими соседними народами Абхазии, Осетии и Грузии самоотверженно боролись с фашистами. Вскоре фронт отодвинулся от границ Сванетии, и те, кто уже не способен был применять оружие в непосредственной борьбе с врагом, решили вложить свою лепту хотя бы в строительство подводной лодки.
В 1946 году мои земляки снова оказали мне высокую честь, избрав депутатом Верховного Совета СССР.
И теперь, подлетая к местийскому аэропорту, я знал, что земляки окажут мне душевный, братский прием.
О нашем прибытии в Местии никому не было известно. Мы спокойно приземлились и пешком пошли в город.
Местия была верна себе. Вокруг все так же грозно взлетали в небо гордые башни. Но очень много было и нового. Древние постройки резко контрастировали с вполне современными зданиями, радиомачтами, столбами телеграфа и электросети.
Видимо, из аэропорта кто-то позвонил по телефону о нашем прибытии, и на площади собралось много людей.
Впереди встречающих был плотный широколицый мужчина. Это был секретарь райкома партии Чкадуа Coco. Он первым обнял меня и поздравил с прибытием в родной край. За ним приблизился незнакомый мне здоровенный человек с симпатичным, приветливым лицом.
— Предисполкома. Чхетиани Сандро, — отрекомендовал его Чкадуа.
После этого порядок нарушился. Толпа приблизилась к нам, и мы растворились в ней.
Нас встречали по старым обычаям. Перебивая друг друга, нас обнимали и целовали совершенно незнакомые люди,
— Сынок, — передо мной выросла седовласая, сутулая женщина, чем-то напоминавшая покойную Хошадеде, — твоя жена христианка или нет?
— Что? — я несколько оторопел от неожиданного вопроса. — Она русская... А что? Почему вы спрашиваете?
— Православная, христианка! Не видишь: белокурая? — прозвучал из толпы женский голос.
Старуха проворно подошла к Галине Павловне и начала ее нещадно обнимать и целовать.
— Суеверий еще много, — оправдался за старуху секретарь райкома. — Есть у нас еще пережитки... Считают, что женой свана может быть только женщина православной веры.
— А что делать, если она атеистка? — вставил мой зять Шалико.
Когда, наконец, было покончено с объятиями и поцелуями, нас провели к центру площади, к зданию клуба. Только здесь народные обычаи уступили место современным речам и приветствиям.
— Яро, прошу познакомиться с сыновьями нашего национального героя Сирбисто Навериани, — взял меня за локоть Coco Чкадуа, — Фербен и Эраст, оба аспиранты Тбилисского университета, а Ньюто здесь работает.
Передо мной стояли три стройных брата. Они живо напоминали первого большевика Сванетии Сирбисто Навериани, трагически погибшего от руки врагов народа.
— От души счастлив увидеть вас такими орлами! — Я обнял смущенных братьев.
Это знакомство взволновало меня. Я припомнил свою единственную встречу с Сирбисто и коротко, поведал о ней его сыновьям. Они слушали меня, опустив глаза, жадно. Можно было без труда определить, что память об отце священна для этих славных, еще не старых людей.
Только вечером мы смогли продолжать свой путь в Лахири. Нам дали легковую машину, и трудный путь, который преодолевала когда-то наша семья, шагавшая за утомленным мулом, в великом страхе перед бандитами, теперь мы совершили в самых комфортабельных условиях.
Машина мчалась по шоссе, проложенному вдоль Ингура. Вскоре мы достигли селения Жамуж.
Здесь наша семья когда-то прощалась с односельчанами, большинство из которых считало нас обреченными. Теперь нас встречали почти все жители Жамужа и Лахири. Дальнейший путь до Лахири мы прошли пешком рядом с друзьями и родственниками.
Не узнал я родного дома.
Стоял он какой-то мрачный, маленький.
Я направился было к знакомой двери, но несколько рук одновременно меня остановили:
— Теперь здесь скотина живет. Вот сюда!
В конце двора виднелся вполне современный деревянный дом с террасой.
Мой дядя Андеад широким жестом приглашал нас в дом.
Первое, что мне бросилось в глаза, — была лампочка, свесившаяся с потолка. Приятно взволновали меня стулья, никелированные кровати, печь.
Мои дяди со своими семьями жили по-новому.
Воспользовавшись тем, что женщины накрывали на стол, я направился в старый дом.
Около стены, где была наша кровать, стояла корова. Она вытянула морду навстречу мне и замычала. Я подошел, похлопал ее по теплой шее и тихонько вышел, стараясь поскорее побороть вновь нахлынувшее на меня волнение.
В новом доме, несмотря на его довольно большие размеры, стало тесно от многочисленных родственников и гостей.
Нас усадили за длинные ряды столов. Напротив меня оказался старик с подслеповатыми, слезящимися глазами и седой бородой. Одет он был совсем не так, как одеваются сваны-старики. На нем был новый костюм, очевидно купленный в одном из магазинов Местии. Костюм мешковато сидел на нем.
Мне показались знакомыми черты лица старика. Я старался воскресить в памяти те времена, когда видел его. Он сам помог мне:
— Помнишь, Коция, я тебе говорил, что пропали бы мы, если бы не эртоба? Помнишь? — обратился он к моему отцу, пригубив вино из деревянной чарки. Говорил старик очень громко: вероятно, слышал он уже неважно.
Теупанэ, старый милый Теупанэ сидел со мной рядом в новом костюме!
— Ты, Яро, много не воображай о себе, — сказал он, заметив мою улыбку и не отгадав, что за ней скрывается. — Мои внуки такие же ученые люди, как и ты.
Я узнал, что один из внуков Теупанэ стал инженером и работал в Сванетии, а другой — преподавателем средней школы.
Невдалеке от меня сидел тоже уже немолодой человек с веселыми серыми глазами. Это был дядя Аббесалом, работавший в Лахири директором школы. Его верный друг по боевым делам в революционные дни дядя Ефрем геройски погиб в Великой Отечественной войне под Москвой. Он был комиссаром дивизии.
Не довелось мне увидеть дорогих сердцу бабушку Хошадеде и дедушку Гиго. Они умерли задолго до моего возвращения в родные места.
Не было и моего двоюродного брата Ермолая, не захотевшего пойти вместе со мной в школу и оставшегося дома пасти стадо. Не знаю, сумел ли он приучить своих животных к звуку трубы, которую я ему прислал, как и обещал, из Гагры. Ермолай с оружием в руках встал на защиту родного края от фашистских захватчиков и отдал свою жизнь за наше общее дело.
