сунулись в ворота. Эй, мастер Барент, вот бы заглянуть под эти маски? Может, вы бы своих знакомых там повстречали?
— Да я вот все думаю, — невпопад сказал виноторговец, — пустит жена к себе мельника? Одной-то ведь тяжко.
— Вот что, Арти, — продолжил свое Звен, — не климат нам здесь. Сыро. Так что на тебя вся надежда. Пожалуйста, друг волшебник, сделай мне маленький огонек, или хотя бы немного света для начала, чтобы осмотреться.
Я погрузился в себя, ища волшебную искру, а Барент вдруг сказал:
— Говорите, прошу вас, шепотом, господа. Чтоб я ваших секретов и планов не слышал. Неровен час, под пыткой все выложу и все ваши надежды порушу.
— Спасибо, друг, — ответил ему Звенигор, и мы перешли на шепот.
Впрочем, несколько секунд мы молчали, так как я спешно шарился в собственном подсознании, откуда до сих пор на мой зов откликалось врожденное Могущество.
— Ну?
— Звен… — прошептал я, едва шевеля губами от осознания чудовищной потери. Так, должно быть, чувствовал себя Рэй, когда моя сестра лишила его Могущества. — Ты знаешь лучшее средство от волшебников?
— Мышьяк, — незамедлительно ответил мой друг.
— На самом деле достаточно хорошего удара по кумполу.
— Дьявол! — сказал саламандр и умолк.
— Если у вас затруднения со светом, — снова вступил в разговор Барент, — могу рассказать, что тут вокруг. Это мрачный сырой подвал без каких-либо отдушин, по крайней мере без таких, в какие можно было бы пролезть человеку. Крыса, и та не пролезет. Стены кирпичные. К двери ведет каменная лестница…
— Из девяти ступеней, — подал голос Звенигор.
— Да, юноша, вы прибыли достаточно шумно. Дверь массивная, дубовая, очень тяжелая. Открывается наружу, за нею не спрячешься.
— Через нее и выйдем, — решил саламандр. — Арти, слышишь? Дубовая. Она горит. Арти, я умоляю тебя, дай мне хоть искорку…
— Могу еще раз треснуться башкой о камень, — предложил я, — если искры из глаз тебя устроят.
— Я не работаю с метафизикой.
— Напрочь отшибло!
Он чуть слышно застонал. Мне стало безумно стыдно. Неужто помирать нам из-за моей импотенции?
— Звен, я поищу. Попробую. Может, оно глубоко где-то осело, но не знаю, успею ли. Короче, придется сваливать в медитацию, и если ты что другое затеешь, от меня никакого проку не будет. Идет?
— Валяй. Раз все равно лежим тут, связанные, как поленья, так почему бы тебе и не помедитировать? Все — крохотная надежда.
Я сделал парочку дыхательных упражнений, скорее потому, что это вошло у меня в привычку перед медитацией, очистил мозг от дурных мыслей и начал спуск.
Я всегда представляю себе это как спуск. Будто идешь вниз, в пустоте, по бесконечной винтовой лестнице, и только бездымные лампы монотонно вспыхивают на перилах, некоторое время маячат впереди, внизу, медленно приближаются, уплывают за спину и теряются там во мраке. Я не оглядываясь иду вперед. Чем ниже, тем холоднее. Того, кто хоть раз бывал на этой лестнице, не надо убеждать, что человек-Вселенная. Тот, кто не является прирожденным магом, у кого энергия не срывается, стоит нам пожелать, и даже раньше, с кончиков пальцев, как у нас, Клайгелей, и кто, тем не менее, рискует идти по нашему пути, ищет свое Могущество именно здесь. Им этот путь привычен. Герои. Мученики. Лично я ни за что бы не сунулся сюда лишний раз по доброй воле. Я — существо светлое. И к тому же впечатлительное и нежное, как моллюск. Очень уж не по мне все эти мрачные тайны и неизбежное одиночество. Поэтому я страшно не люблю медитировать. Если бы я не родился волшебником, я никогда не стремился бы им стать.
Длину своего пути я обычно определял, считая лампы. Миновав ту, дальше которой прежде не забирался, я бросил счет. Нечего забивать голову. Пусть будет просто — «ниже». И, как ни странно, стоило мне отказаться от счета, как путь стал легче. Сейчас меня буквально тянуло вниз. Я встревожился. Эта притягательная сила действовала помимо моей воли. Я ее не направлял. Я ею не распоряжался. Инстинктивно воспротивившись изо всех своих сил — человеческих, потому что магические я утратил — этому соскальзыванию, я вернул себе прежнюю осторожную неторопливость. Я не мог позволить себе опыты, так как от меня зависело слишком много. Когда я замедлил спуск, я понял, какая сила пыталась завладеть мною, и похолодел. Я никогда не сталкивался с нею прежде и знал о ней лишь понаслышке. Это было чертовски похоже на головокружительную страсть мага к падению. Одно из самых низменных наших чувств, тщательно скрываемое. Впрочем, подозреваю, что все более или менее экспериментирующие волшебники знакомы с ней. Именно отсюда, говорят, берутся настоящие злые волшебники. Падение через ощущение полного всевластия. Повторяю, точно не знаю. Я втайне боюсь высоты.
Меня охватила жуть, когда я понял, что лестница кончается. Там, у ее подножия, лежало то, что я искал. Мое оброненное Могущество: гладкое, маслянистое, тяжелое, как забвение. Раньше оно, распределенное во взвешенном состоянии, заполняло собою лестницу на всю ее высоту. Оно пропитывало здесь все, а вот теперь выпало в осадок. И мне безумно захотелось узнать, что таится там, под ним, на самом-самом дне этой бездонной пропасти.
Благоразумие оказалось сильнее, и я не поддался искушению. Может, поддался бы, может, там на самом деле лежало всевластие. Просто я вспомнил, что наверху меня ждет Звенигор со своими надеждами. Да еще привиделись глаза Белой Дамы. Они были, право же, бездоннее, чем мой колодец. И я взял свое Могущество за краешек и попытался взвалить на плечи. Оно неохотно, с трудом поддалось, сдвинулось с места и поволоклось по лестнице за мною следом.
Ох, и тяжела была та моя ноша! Я дотянулся до перил и пополз вверх, перебирая прутья и подтягиваясь на руках. Почему-то я понял, что должен торопиться. Впрочем, не слишком. Если бы оно соскользнуло и рухнуло вниз, я бы уже никогда не успел за ним вернуться.
Загрохотали засовы, наверху распахнулась дубовая дверь. Ее проем осветился факелами. Звенигор повернул ко мне разбитое лицо. Теперь я видел, как ему досталось.
— Арти, — требовательно, но вместе с тем с какой-то нежностью спросил он, — ты где?
— Я иду, — прошептал я. — Я несу его. Но мне еще далеко, Звен.
— Тогда неси. Я задержу их. Только… поторопись, Арти.
Били его, видимо, жестоко, ногами, он был весь в крови, на скулах и кулаках — здоровенные ссадины, в волосах запеклась кровь, и даже кожаная куртка на груди висела окровавленными клочьями, но в тот миг я смотрел на него непонимающе-равнодушно. Я был слишком далеко.
Несколько «масок» спустились к нам в подвал. Я лежал на их пути первым. Меня вздернули на ноги и грубо встряхнули.
— Что-то он квелый какой-то. На фиг он нужен?
— Так Рудгер ему хорошо приложил по черепу! — рассмеялись наверху. — Не очухался еще. Тащи всех, Рекс разберется, кого куда. Тот, второй, на месте ли?
— А куда ему деться? — хохотнула «маска» и пнула Звенигора в бок. — Что, красавчик, присмирел?
— А ты мне руки развяжи, — предложил мой неукротимый саламандр. — Тогда сам увидишь.
— Черт, — удивились наверху, — а этому мало? Добавь ему, Бакст.
— Бакст? — Барент приподнял голову. — Я думал, ты…
На его голову обрушился кулак.
— Чтоб не думал! — яростно выкрикнула «маска». — Эй, а этого куда? Может, прямо здесь его… того?
— Давай всех, Рекс разберется, — повторили сверху факельщики. — Особенно этого, резвого. Уж больно охота поглядеть, как Рекс заставит его дерьмо жрать.
Я отстраненно подумал, что, должно быть, Звенигору удалось убить кого-то из них. Может, даже не одного. Жаль, что двуручный меч — оружие поединщика, в свалке оно никуда не годится.
Нас выволокли из подвала. У них была омерзительная привычка подгонять пленников остриями пик. Барент шел впереди и все оглядывался, пытаясь определить среди одинаковых «масок» ту, что звалась Бакстом. Меня вели следом, и, сказать по правде, я очень дурно чувствовал себя сразу в двух реальностях. Там, на лестнице, моя ноша гнула меня к земле, а здесь узкий каменный тоннель перехода, казалось, пульсировал, меняя свой диаметр, и я все боялся, что он станет слишком тесным. Мельком я разглядел, что старинные фрески, покрывавшие его стены и изображавшие сцены городской жизни, изгажены непристойными рисунками и надписями. Потом я попытался рассмотреть сами «маски». Они все носили широкие плащи, украшенные черными крестами. Под плащами угадывалось железо лат. Уму непостижимо, как Звен ухитрился нанести этим броненосцам ощутимый ущерб, такой, что они на него особенно вызверились. А что вызверились — это было ясно, его волокли сзади и всю дорогу отводили на нем душу. Иногда ему не удавалось сдержаться, и моя коллекция пополнялась полновесным образцом саламандрового устного творчества.
Я пошутил? Значит, до верха осталось немного! Потерпи еще, Звен. Я обернулся, пытаясь поймать его взгляд, но тычок кулаком в спину буквально вбросил меня в бывший Зал Заседаний Городского Совета. Сейчас там заседал Рекс.
Вообще-то «рекс» — официальный титул готских королей, и я уже тогда об этом знал. Но, честное слово, эта собачья кличка очень шла главарю Своры. Может, на это он и рассчитывал?
Зал был очень слабо освещен, точнее, освещен был только один его конец, где в кресле бургомистра восседал Рекс. Большой стол, положенный в таких местах, убрали, равно как и скамьи: в присутствии Рекса все стояли. А вот от стягов и вымпелов с эмблемами торговых гильдий Свора не позаботилась избавиться, и они по-прежнему свисали с балок, колыхаясь во мраке под ночными сквозняками, как причудливый тропический лес.
Сроду не видывал более странных масок, хотя и навидался всяких: из бумаги и перьев, из фарфора и шелка, из дерева и глины. Эти же были из железа. Из какого-то очень плохого, мятого железа с паутиной складок и трещин, будто на эти щитки набежала уже сеть морщин. Факельный свет прыгал по этим «лицам», вынырнувшим из страшной сказки, и мне, сказать по чести, было не столько страшно, сколько гадостно. И еще-мучительно больно, когда я слышал сзади очередной тычок под ребра моему другу.
— Который? — спросил Рекс. Он выразительно поигрывал золотым колечком Звенигора и отличался от своих только тем, что его маску украшали два изогнутых рога. Кажется, это у восточных народов ношение рогов почитается знаком особого достоинства.
Звенигора выволокли вперед, и мой друг как-то сумел выпрямиться. Рекс поглядел на него сквозь колечко, будто через лупу. Я изо всех сил гнал вперед Могущество. Я уже дотянул до верхних ступеней и привязал его к перилам покрепче, чтобы не сорвалось. Теперь надо было заставить его работать. Только не
