Прибыл вагончик фуникулера, и мы прошли через турникет на деревянный помост. Других пассажиров, кроме нас и двух женщин с толстым мальчиком, не оказалось. Человек в кепочке вышел из своей будки и проводил нас по одному в вагончик. Внутри вагончика, обшитого металлом, было пусто. На все четыре стороны выходили большие окна, а вдоль двух стен располагались скамейки.
Вагончик двинулся не сразу, и толстый мальчик от нетерпения принялся расхаживать взад-вперед. Марико, забравшись с коленками на скамью рядом со мной, смотрела в окно. С нашей стороны виден был дворик, где возле турникета собрались малолетние зеваки. Марико, должно быть, проверяла качество бинокля, то поднося его к глазам, то убирая. Толстый мальчик подошел ближе и тоже взобрался с ногами на скамейку. Какое-то время дети, казалось, не замечали друг друга, но мальчик наконец не выдержал.
– Я тоже хочу посмотреть. – Он протянул руку к биноклю.
Марико окинула его холодным взглядом.
– Акира, так не просят, – заметила его мать. – Попроси девочку как полагается.
Мальчик убрал руку и взглянул на Марико. Та смотрела на него молча. Мальчик отвернулся и пошел к другому окну.
Когда вагончик тронулся с места, дети возле турникета замахали руками. Я инстинктивно схватилась за металлический поручень, расположенный под окном; американка издала нервный смешок. Дворик на глазах стал уменьшаться, горный склон под нами пришел в движение; вагончик легонько раскачивался по мере того, как мы взбирались выше; на миг показалось, что верхушки деревьев заденут оконные стекла, но внезапно внизу открылся широкий простор, и мы повисли в небе. Сатико тихо рассмеялась и указала на что-то за окном. Марико по-прежнему смотрела в бинокль.
Вагончик завершил подъем, и мы по очереди осторожно выбрались наружу, словно не были уверены, что ступим на твердую землю. На верхней станции площадка не была залита бетоном, и с деревянного пола мы ступили на поросшую травой лужайку. Кроме сопровождавшего нас служащего в униформе, никого поблизости видно не было. В дальнем конце лужайки, почти что между сосен, стояло несколько деревянных столиков для пикника. Ближнюю часть лужайки, где мы высадились, отделяло от края уступа металлическое ограждение. Немного сориентировавшись, мы подошли к нему и заглянули вниз, на круто спускавшийся горный склон. Почти сразу же к нам присоединились обе женщины с мальчиком.
– Прямо дух захватывает, правда? – обратилась ко мне японка. – Я вот показываю своей подруге все интересные места. Она первый раз в Японии.
– Ясно. Надеюсь, ей здесь нравится.
– Я тоже надеюсь. К сожалению, английский я знаю неважно. Ваша подруга говорит гораздо лучше меня.
– Да, она говорит очень хорошо.
Мы обе взглянули на Сатико. Они с американкой снова обменивались впечатлениями по- английски.
– Как хорошо быть образованной, – вздохнула японка. – Надеюсь, день у вас сегодня удачный.
Мы раскланялись, и женщина знаками дала понять своей американской гостье, что пора идти.
– Пожалуйста, дай мне взглянуть, – сердито буркнул мальчик Марико и снова протянул руку. Марико ответила ему тем же холодным взглядом, что и в вагончике.
– Я хочу поглядеть, – свирепо повторил мальчик.
– Акира, вспомни, как полагается попросить девочку.
– Пожалуйста! Я хочу поглядеть.
Марико не сразу отвела взгляд, а потом сняла с шеи синтетический ремешок и протянула бинокль мальчику. Тот приложил его к глазам и всмотрелся в пейзаж за ограждением.
– Бинокль никуда не годится, – заявил он, повернувшись к матери. – Мой гораздо лучше. Мама, взгляни, даже вон те деревья нельзя толком рассмотреть. Взгляни.
Он протянул бинокль матери. Марико хотела его взять, но мальчик отдернул руку и снова предложил бинокль матери.
– Мама, взгляни. Даже вон те деревья, поблизости, нельзя рассмотреть.
– Акира, верни девочке бинокль.
– Мой гораздо лучше.
– Послушай, Акира, так нехорошо говорить. Не все же такие счастливчики, как ты.
Марико потянулась за биноклем, и на этот раз мальчик выпустил его из рук.
– Скажи девочке спасибо, – велела мать.
Толстый мальчик, не проронив ни слова, шагнул в сторону. Его мать неловко рассмеялась.
– Спасибо тебе большое, – обратилась она к Марико. – Ты очень добрая. – Потом она поочередно улыбнулась Сатико и мне. – Великолепный вид, не правда ли? Надеюсь, вы хорошо провели день.
Тропинка, устланная сосновыми иглами, вела вверх по склону горы зигзагом. Мы шли по ней не спеша, часто останавливаясь передохнуть. Марико молчала и, к моему удивлению, вела себя довольно прилично. Однако почему-то не пожелала идти с нами вровень. Она то отставала, заставляя нас обеспокоенно оглядываться, то спустя минуту забегала вперед и шла первой.
С американкой мы снова встретились часа два спустя после того, как сошли с фуникулера. Она и ее спутница спускались по тропинке вниз и, завидев нас, радостно нас приветствовали. Мальчик, шедший позади, нас словно и не заметил. Проходя мимо, американка что-то сказала Сатико по-английски, и в ответ на реплику Сатико громко рассмеялась. Ей, видимо, хотелось остановиться и поговорить, но японка с сыном шага не замедлили, поэтому американка помахала рукой и двинулась дальше. Когда я выразила Сатико восхищение тем, как она владеет английским, она рассмеялась и ничего не ответила. Встреча с американкой, я заметила, странно на нее подействовала. Она притихла и шла рядом со мной, погруженная в свои мысли. Тут Марико снова вырвалась вперед, и Сатико обратилась ко мне со словами:
– Мой отец пользовался глубоким уважением, Эцуко. Поистине глубоким уважением. Однако его иностранные связи привели к тому, что сделанное мне брачное предложение взяли назад. – Она слегка улыбнулась и покачала головой. – Как странно, Эцуко. Теперь кажется, что все это было в другой, прошлой жизни.
– Да, – согласилась я. – Слишком многое переменилось.
Тропинка снова круто пошла вверх. Деревья расступились, и перед нами внезапно открылось необъятное небо. Обогнавшая нас Марико, взмахнув рукой, прокричала что-то и возбужденно заспешила вперед.
– Я мало виделась с отцом, – продолжала Сатико. – Он почти постоянно был за границей, в Европе или в Америке. В молодости я мечтала оказаться когда-нибудь в Америке – отправиться туда и стать киноактрисой. Моя мать меня высмеивала. Но отец внушал мне, что если я прилично выучу английский, то легко смогу заняться бизнесом. Английский я учила с большим удовольствием.
Марико остановилась на ровной площадке, похожей на плато, и снова что-то нам прокричала.
– Помню, как однажды, – говорила Сатико, – отец привез для меня из Америки книгу – «Рождественскую песнь» по-английски. Я прямо-таки сразу загорелась, Эцуко. Мне захотелось выучить английский так, чтобы прочесть эту книгу. К сожалению, мне это не удалось. После свадьбы муж запретил мне учиться дальше. И даже заставил эту книгу выбросить.
– Это очень жалко, – вставила я.
– Таким уж он был, Эцуко. Очень строгим и очень патриотичным. Внимательностью никогда не отличался. Но происходил он из высокопоставленной семьи, и мои родители сочли его хорошей для меня партией. Я не противилась, когда он запретил мне учить английский. В конце концов, особого смысла в этом больше не было.
Мы добрались до места, где стояла Марико: это была квадратная площадка, выдававшаяся в сторону от тропинки и огражденная несколькими большими валунами. Могучий ствол рухнувшего дерева был превращен в скамью, с гладкой отполированной поверхностью. Мы с Сатико уселись на нее передохнуть.
– Не подходи близко к краю, Марико, – окликнула дочь Сатико. Девочка подошла к валунам и стала осматривать окрестности через бинокль.
Здесь, на самой верхотуре, на выступе горы, с которого открывался непривычный вид, меня охватило
