делу трансплантат-пиратов подходит к концу. Через несколько дней будет передано в суд.
Позвольте, но ведь позавчера оно только-только началось!
Я резво переключился на канал точного времени и осел. В центре большого синего циферблата горел календарь: «1 сентября 2075 года».
Выходит, я работал… четверо суток?!
Я прошел на кухню. Там был полной разгром: распахнутые шкафы, рассыпанные крупы — сахар — соль на полу, баночки из-под кофе и чая и тому подобное. Видимо, это я искал пишу. Я залез в холодильник. Отсюда я тоже уже все съел.
Ну и ладно, пообедаю там. И высплюсь тоже.
Я вернулся в комнату, чтобы связаться с Куртом. Как дела, друг? Не хочешь сходить завтра в поход со мной?.. Да, скукотища замучила. Занят? Ну, ладно. Придется одному.
Или что-нибудь в таком духе. Главное, чтобы завтра меня никто не искал.
Я дал себе двадцать четыре часа.
С ускоренным временем за пять минут реального времени пройдет год компьютерного. Значит, час — это двенадцать лет. Сутки — двести восемьдесят восемь лет. Я думаю, за это время я уже устану жить.
У меня есть электрический будильник. Я воткну кабель в розетку, а его конец присоединю к своему телу. Один из проводов кабеля разрежу и пущу через микросхему будильника — у меня есть схема в «Руководстве по эксплуатации», — а когда пройдет двадцать четыре часа и будильник запищит…
Если доктор был прав и метафизики не существует, я просто исчезну, а если нет, то мне придется прожить еще вечность, или две, пока мое тело не обнаружат и кто-нибудь не выдернет вилку компьютера из розетки.
А почему бы и нет? Про разум мы вообще мало знаем, и если ему обязательно нужен материальный носитель, то чем компьютерные схемы хуже мозга, который, насколько я понимаю, представляет собой лишь скопление проводов органического происхождения?
Не могу сказать, что отдался им без содрогания. В последний момент я вдруг сильно захотел отшвырнуть шлем и оставить все как есть, но потом вспомнил разруху на кухне и то, что кроме меня некому ее прибрать. Одиночество вновь со всей силы навалилось на меня, и я быстро надел шлем.
Он привычно охватил голову.
Экран компьютера был погашен — к чему он мне? Вздохнув, я активировал программу. Для этого мне нужно было только напрячь силу воли, будто мышцу в центре мозга, если бы она была там (а иногда мне казалось, что так оно и есть).
Виртуальная реальность захлестнула меня.
Я будто бы кувыркался в ярко-голубом небе, а вокруг плыли огромные трехмерные буквы, и я не помнил, чтобы вводил их:
«Где их следы? Где твои следы?
Кто найдет их?
Кто найдет тебя?»
А потом подо мной появился Кэта — светлый городок в зеленых ладонях, — и я мог выбрать любое место, где захотел бы оказаться: свой замок, подземную реку, виллу Кинтариуса, колоннаду, любой дом города или что-нибудь еще. Я выбрал зеленую косу, ограничивающую сияющую бухту Кэта.
И это было мое последнее решение в роли создателя.
Я стоял на холме, спиной к влажному ветру с моря, трава щекотала ноги, солнце ласкало кожу, а у подножия холма стояли люди, все жители города: и простые обыватели, и владельцы городских заведений; впереди плотной группой стояли Путешественники: Мэйсон и Тотто, Рик и Бенедикт, Конрад и вернувшийся из Путешествия Курт. Чуть в стороне от толпы стоял Андрахий Кинтариус, его темное от загара лицо, как всегда, прорезали глубокие морщины.
Все они смотрели на меня и улыбались.
Пытаясь улыбнуться в ответ, я почувствовал, как слеза счастья покатилась по моей щеке. Отлично сознавая, что меня никто не услышит, я хрипло прошептал:
— Здравствуйте, друзья. Я вернулся.
А ЭТО ИНТЕРЕСНО!
В царской России, когда впервые появились фонари, они заправлялись конопляным маслом. Фонарщики стали употреблять конопляное масло в кашу. Прохожим было небезопасно под фонарями — масло частенько брызгалось, пачкало одежду. И тогда городские власти приняли решение добавлять в масло спирт. Но они не учли одного обстоятельства — фонарщики быстро сообразили и стали употреблять вовнутрь не только масло, но и спирт. И им стало всё до фонаря.
Станислав Родионов
«УБЕРИ МЕНЯ С ТВОЕЙ ЗЕМЛИ…»
1
Капитан Палладьев сидел в своем кабинетике и этому обстоятельству удивлялся — сидеть за столом почти не приходилось. Но сильнее удивляло его другое: он не дежурил, никого не ждал, никуда не собирался ехать, а сидел как на раскаленных углях. Неужели он перестал быть нормальным гражданином и пребывать в покое не может?
В кабинет вошел — точнее, влез — незнакомый мужчина лет сорока. Похоже, его волокла вперед сумка, походившая на чемодан с лямками.
— Извините, дежурный послал к оперативнику уголовного розыска, — сообщил пришедший виновато.
— А в сумке расчлененка? — не удержался капитан от юмора.
— Нет, там сало, колбаса да одежонка.
— И в чем дело?
Последние слова мужчина с продуктами воспринял как предложение усесться перед столом. Палладьев спохватился:
— Гражданин, в двух словах.
— Начну сначала…
— Тогда в одном.
— Ага. Приехал я вчера. В гостинице дешевых мест нет, а «люксы» не по карману. Вижу на столбе объявление, сдается комната в старинном доме, улица Пригородная, дом четыре. Далеко, но поехал и снял на неделю.
— Украли сало? — капитан поторопил его.
— Нет-нет.
