освободившихся зэков — все новоявленных банкиров, и все в разнеможных костюмах, с граммовыми печатками на пальцах и бриллиантовыми зажимами на галстуках. Витрины магазинов, страницы газет, обложки журналов блестят колонками с процентными ставками. Рупоры радио со всех углов кричат о небывалых доходах, только вот открой дверь в разнеможный офис и доверь свои кровные (да пусть и не кровные, ворованные, какая разница!) финансовым операторам.
Хопербанк отпочковался от одного привилегированного кредитного учреждения, где, несмотря на солидную государственную вывеску, зарплата была никудышная и люди работали спустя рукава. Во главе Хопра — так его вскоре окрестили — оказалась чета Коркуновых: вальяжный Валериан Валерьевич, истый обкомовец, сменивший после известных событий партийное кресло на банковское, и его вторая жена Марианна Михайловна, оставившая чахлый в то время сберегательный банк ради небывалого по доходности бизнеса. И хотя в ее и глазах мужа еще нет-нет да и вспыхивал страх: вдруг раздадутся гулкие шаги, на пороге появится матрос Железняк с ружьем и все вернется на круги своя, — но, будучи парой расчетливой, они предпочитали жить текущим днем, не заглядывая далеко в будущее.
Конкуренция среди банков обострялась. Какие из них смогли удержаться на плаву год, какие два, а вот Хопер только набирал обороты и лез в гору. Секрет его успеха заключался в том, что он был одним из немногих, кто имел доступ к валюте. Покупал доллары, фунты, марки по одной цене и продавал по более высокой, извлекая из спекуляции невиданную для того времени прибыль. Иной бы тоже захотел подобным образом стричь золотые купоны, но не каждого подпустили бы и на пушечный выстрел к такому пирогу.
Хопербанк получал свои весомые доходы, и уже вскоре ему стало тесно в своем краю. Он запустил щупальца на иные территории. Во многих городах замелькали вывески филиалов и представительств с характерным хоперским гербом в виде реки, по которой движется золотой поток. Так рука банка дотянулась и до города Белодонска, где также было решено открыть филиал.
Для белодонского филиала потребовался руководитель, которого Коркуновым помогли найти старые партийные связи. Они выручали их не раз, выручили и теперь. Оказавшийся безработным после временного запрета коммунистической партии горкомовский аппаратчик Борис Антонович Манин искал применения своим силам и из кожи вон лез, чтобы произвести на банкиров Коркуновых благоприятное впечатление — особенно на женскую половину.
Приодевшись, надушившись, полистав томик Пастернака, он шагнул в почти министерский — громоздкие столы, шкафы с антиквариатом, картины в озолоченных рамах — кабинет.
После дифирамбов, стихов Пастернака, заверений в бескрайней преданности Марианна Михайловна сощурила свои азиатские глазки и протянула вспотевшему Борису Антоновичу пакет:
— Это вам на первое время… Думаю, что хватит…
В пакете оказались стодолларовые купюры. Их на самом деле хватило бы не только на то, чтобы подмаслить директора биржи и открыть в самом бойком ее месте — при входе — обменный пункт валюты, но и на местного центробанковского начальника, лично разрезавшего ленточку в дверях нового обменника. На остатки зеленых Борис Антонович даже умудрился под видом командировки смотаться со своей подругой сердца на Кипр.
Все понеслось как по накатанному: заработал обменник, потекла доходная струя. Очередь за долларами росла не по дням, а по часам. Борис Антонович ревнивым взглядом наблюдал со второго этажа за окошечком кассы, в котором пропадали рубли и откуда появлялись доллары, и до головной боли подсчитывал прибыль, которая при работе в партийных органах ему и не снилась, и лишь сожалел, что так поздно подфартило ему.
В окне кассы теперь виднелась короткая стрижка его кассира и подруги сердца Анюты, молдаванки с соловьиным голосом, зачем-то окончившей бродильный факультет, а после поездки на Средиземное море устроенной шефом для пущей важности еще и на экономический.
Вскоре в обменнике пришлось установить несколько касс, и у Анюты — теперь заведующей кассой — появились подчиненные. Наряду с торговлей валютой вовсю шел ремонт в будущем офисе самого филиала: бывшем институтском здании в глубине тополевой аллеи за пожаркой, выделявшейся в Белодонске своей высоченной скворечниковой каланчой. Институт развалился, его приватизировал последний директор и теперь сдавал помещения в аренду денежным клиентам.
Покрашены стены, побелены потолки, повешены люстры, протянута электропроводка — и у входа замаячил милиционер с автоматом. Еще пахнущие краской и белилами комнаты стали заселять новоиспеченные сотрудники со счастливыми лицами.
На первом этаже с левой стороны потянулись окошечки касс, с правой — прилепились друг к другу стойки для клиентов. На втором этаже двери заблестели табличками «управляющий», «главный бухгалтер», «валютный отдел».
Если кого-то Манин мог взять на работу прямо «с улицы» — банковских кадров на периферии не хватало, — то на место главного бухгалтера ему нужен был только банковский специалист. Сам он до своего партийного прошлого преподавал в школе русский язык, а еще со времени своей школьной поры одно упоминание о расчетах вызывало у него зубную боль.
Манин с просьбой уступить бухгалтера наведался к руководителю одного белодонского банка, но, видимо, продешевил и получил отказ. Зато в другой местный банк он уже явился во всеоружии. Хозяин этого банка хотя и оказался менее сговорчив, но товар предложил качественнее. Две недели обменник работал только на сбор необходимых средств, после чего в кабинет главного бухгалтера въехала широкоглазая шатенка с миниатюрной талией — Вероника Семеновна.
Хотя она долгое время не давала согласия на переход, но Манин предпринял психическую атаку: встречал ее утром и подвозил на работу, приезжал к ней в банк и дарил розы, после работы вез домой и не отказывал ни в одном ее желании. Вероника Семеновна не выдержала.
Борис Антонович полетел в Хоперск и до полуночи уговаривал Марианну Михайловну согласиться с его кандидатурой и выдвинутыми Вероникой Семеновной условиями: отпуск только летом и с путевкой за границу, спецобслуживание в больнице, личный парикмахер, личный массажист и, что самое главное, сразу кредит на квартиру.
Коркунова возразила:
— Да у меня своего массажиста нет!
Манин склонил голову:
— Я за нее такие бабки убухал, что другого кандидата просто не потяну…
Щелкнул замками дипломата и извлек сиреневую шкатулку из чароида.
— Валяй! — махнула банкирша, рассматривая подарок. — Только учти, все поблажки этой крале за твой счет…
— Премного благодарен.
Другие кадровые вопросы он решал менее хлопотно. На вакантное место кадровика с некоторыми хозяйственными функциями взял бывшую коллегу, портившую ему нервы еще в горкоме, Глафиру Львовну Безбородову. Где бы она ни работала: в ветеринарном институте, партийном комитете, на бирже, — везде досаждала своим лезущим во все дырки характером. С ужасом в глазах вспоминали многие сослуживцы эту Бабу Ягу, носящуюся с метлой где ни попадя. И вот теперь только одному Всевышнему известно, за какие заслуги: то ли за взятку, то ли за веский компромат на Манина, то ли помутнение нашло на бывшего учителя русского языка, — тот поставил свой росчерк на ее заявлении.
Глафира Львовна заняла застекленную комнатку рядом с кассой. Сразу пригласила к себе предпенсионного возраста коменданта. Почти пенсионер, бросив все остальное, принялся обустраивать ее кабинет: со всех сторон завесил стекла жалюзи; хватаясь за сердце, притащил двустворчатый шкаф под одежду; раздобыл стенку под посуду; повесил зеркало; «оторвал от себя» кожаное кресло; прикрепил к стене вентилятор с широченными лопастями, про себя называя шефиню «гестаповкой».
Глафира, направив себе в лицо воздушный поток от крутящихся лопастей вентилятора, глянула в обрамленное позолотой зеркало и удовлетворенно вздохнула:
— Чем не Примадонна!
