Юриста Манин нашел, ухватив за рукав куда-то спешащего давнего знакомого — Тараса Леонтьевича:
— Ты, как всегда, в мыле…
— Ноги волка кормят!
Выяснив кое-что необходимое, спросил:
— Ко мне не пойдешь?
— А куда это?
— В банк…
О подобном предложении можно было только мечтать. До Тараса Леонтьевича долетали слухи о доходах банков. А самого Бориса Антоновича он знал по своему комсомольскому прошлому, когда Борис Антонович — старший партийный товарищ — поучал его и вовсю погонял райкомовской дубиной.
— Пошел бы… — поджал губы Тарас, не знающий, разыгрывает ли его Манин или нет.
В помещениях филиала запахло свежестью. Вешний воздух струился по этажам. В свитерке под самую шею, с восторженным лицом, Тарас Леонтьевич переступил порог кабинета кадровички.
— У нас в управлении кадров… — начала та сухо, глянув из-под квадратных очков.
От вида приплюснутой физиономии с блеском волосков на щеках, бородавкой на носу и высоченной аляповатой прической выражение у Тараса Леонтьевича изменилось: «Ну и кикимора». Тарас похолодел и впервые ощутил банковский дискомфорт. По-пробовал улыбнуться, но вместо этого состроил рожицу, и его щеки затряслись.
— Вы что мне глазки строите? — завелась Безбородова.
— Да я, я… — трясение только усилилось.
— Чокнутый какой-то… Ну и кандидаты же у управляющего, в психушку таких надо, а не в банк!
— Что? — вытянул шею юрист.
— Дед Пихто! Иди… Приказ, так уж и быть, накатаю…
Какие дополнительные эмоции пережил новоявленный юрист, когда узнал, что его рабочее место находится напротив зажалюзинной комнатенки кадровички, известно только ему самому.
В кильдиме Тараса Леонтьевича уместились черный стол, черный сейф и на приставке матовый системный блок компьютера с пузатым дисплеем — атрибут каждого банковского юрисконсульта. Тарас осторожно опустился в кресло, в коже которого из рваных дыр торчали ошметки серой пакли, и с резким скрипом заржавевшего крепления развернулся.
— Вы что тишину нарушаете! — в проеме возникла Глафира.
— Да вот, не смазано! — испуганно заговорил, свешиваясь головой под кресло.
— Не смазано знаете, где бывает… — выдала кадровичка.
— Где?.. — застыл юрист.
Глафира, ничего не ответив, вернулась к себе, и оттуда еще долго слышался ее рокочущий голос.
Тарас Леонтьевич увидел, как в кабинет напротив с высоко поднятой головой зашел когда-то работавший с ним в комсомоле, выросший до секретаря горкома и даже пролезший в партийные органы конопатый усач Жора Жигов, по образованию химик, куда-то пропавший после августовского путча и теперь всплывший из небытия.
Через десять минут тот вышел от Глафиры Львовны животом вперед и словно на задних лапках.
«Как она его!»
Появился и другой знакомый Тараса — Гера Зыканов, последний городской комсомольский вожак, разбазаривший горкомовское имущество, по специальности историк, даже кандидат наук, тоже вошедший к Глафире с лучезарной улыбкой, а выскочивший с прикушенной губой.
Кого из вновь принятых для пущей важности назначали начальниками отделов, начальниками управлений (без единого подчиненного!). Торжествовала пора, когда как хочешь, так себя и называй… Хоть президентом, хоть премьером, хоть академиком…
Филиал заполнялся сотрудниками. Множились и занимались столы, отливали морской водой дисплеи, жужжали принтеры, квакали телефоны. Жизнь набирала обороты. На обслуживание в банк приходило все больше клиентов. Среди них чаще обычного можно было увидеть бывших партийных вожаков, а ныне цветущих работников администраций, удачливых коммерсантов. По ним было видно прежде всего, кому на пользу пошли начавшиеся в стране перемены.
Выйдя от управляющего, Глафира Львовна задержалась перед полированной дверью кабинета главного бухгалтера и, переложив полиэтиленовую папочку из одной руки в другую (не в ее правилах было ходить девочкой на поклон к «молокососам», к коим она относила двадцатипятилетнюю Веронику Семеновну), заглянула внутрь.
Глянцево улыбнулась:
— Вы не заняты?
— Нет, Глафира Львовна. — Главбух оторвалась от развернутого на столе мелко исписанного ватмана. — Что-то проводки не корреспондируют…
«Так тебе и надо», — подумала про себя Безбородова и, плавно опускаясь на подушечку стула, начала тоном мягче обычного:
— Я с таким делом… У нас в бухгалтерии, — произнесла и, столкнувшись с жестким взглядом Вероники Семеновны, поправилась: — У вас в бухгалтерии вводится новая должность… Вы, надеюсь, знаете…
— Еще бы не знать, когда я ее выбивала…
— Как вы смотрите, если управление кадров предложит вам кандидата из своего резерва?
— А нельзя ли поинтересоваться, о ком это управление кадров хлопочет?
— Есть кандидат, — Глафира Львовна извлекла из папочки листок по учету.
Главбух прочитала:
— Очеретяная Наталья. — С прищуром глянула на соседку: — Ну и фамилия…
— А что вам в этой фамилии не нравится? — резко распрямилась.
— Хотя вы правы, фамилия еще ни о чем не говорит… Образование экономическое… Опыта работы, — перевернула анкету, — нет…
— Так это разве главное? — подбоченилась Глафира Львовна. — Научим. Важно, чтобы человек хорошим был…
— Это уж точно… Только вот учить-то когда, работать надо…
— Вероника Семеновна, вы же тоже начинали…
— А почему управление кадров предлагает именно эту Очеретяную?
— Вы знаете, — засветилась Глафира, — эта девушка очень, ну, очень прилежная! Поверьте мне. Она прекрасно училась в школе. Пусть и не на отлично, но хорошо закончила университет. Она знаете как говорила: «Мама, ты чего хочешь: чтобы твоя дочь была к выпуску вся синяя, больная и с красным дипломом или румяная и здоровая, но с синими корочками?»
— Так это ваша дочь?
— А вы откуда знаете?
— Вы же только что сказали про маму…
— Ах да. Она — моя кровинушка… А что фамилия другая, так это по первому мужу, паскуднику…
Вероника Семеновна хотела спросить: чьему мужу, но уточнять не стала.
— Вы знаете, — по ее лицу пробежала нервная волна, — у меня, к сожалению, уже есть кандидат…
— И кто же?
— Какая разница!
— Огромная… Ваш родственник?
— Муж моей сестры.
Глафира Львовна ссутулилась и прошипела:
__ Что-то в управлении кадров об этом слышат впервые.
Смахнула анкету в папочку и, споткнувшись о ножку стула, вышла.
