Лоб Вероники Семеновны покрылся рябью морщинок. Она подалась к окну и дернула рычаг фрамуги. Не знала, жалеть ли ей о скоропалительном отказе или нет. Не поспешила ли? Ведь для мужа сестры могла найти место и попозже. А эта Очеретяная, может, и на самом деле могла оказаться хорошим специалистом.
По мокрому подоконнику гулял на своих крошечных лапках птенец-репелок и стучал клювом по жести. Внизу подъезжали к банку и отъезжали машины.
Когда через четверть часа Веронику Семеновну пригласил к себе управляющий, где уже были Глафира Львовна и худющая крашеная блондинка в юбке-клеш с разрезом во все бедро, она все поняла и только укрепилась в своем прежнем решении.
— Вероника Семеновна! Нам надо заботиться о нашем будущем и готовить смену, — начал издалека, развалясь вальяжно в кресле, надушенный Манин.
— Вы кого имеете в виду?
— Дочь Глафиры Львовны…
— Борис Антонович! Я уже дала согласие другому человеку. И сами понимаете, как я буду выглядеть в чужих глазах, если…
— Хм, — закряхтела Глафира, морщась.
— Да, это, конечно, нехорошо будет, — заерзал Манин.
— Это еще неизвестно, пропустит ли ее кандидатуру управление кадров! — заявила Безбородова.
— Это еще что за новости — управление кадров не пропустит? — выпучила глаза на кадровичку Вероника Семеновна.
— Не знаю, не знаю…
Все уставились на Манина, который развел руками и потом схватился за трубку затренькавшего телефона.
Глафира взяла дочь за руку:
— Пошли, Наталка…
Главбух посмотрела им вслед, глянула на Манина, который пожал плечами, и подошла к другому телефонному аппарату:
— Петр, это ты? Где твое заявление?..
Вскоре она с уже подписанным управляющим заявлением спустилась к кадровичке:
— В приказ с сегодняшнего дня!
Сидевший напротив кабинета кадровички юрист слышал, как бранилась Глафира. Куда-то звонила и поливала на чем свет стоит управляющего, забывшего про своего партийного товарища, и паршивку главбухшу.
Слушал, слушал, а потом не выдержал и на весь зал сказал:
— Мешаете работать!
Глафира выглянула:
— А, это ты…
Потом закрылась на замок и до конца рабочего дня не выходила.
От входных банковских дверей по вымытому до блеска мраморному полу тянул слабый ветерок. В зале привычно галдели. На потолке потрескивали лампы дневного света и стрекозами жужжали подвесные вентиляторы. Где-то ниже пола лязгала сейфовая дверь — это в хранилище уталкивали в сейфы очередную партию долларов.
— Тарас Леонтьевич, — Глафира подсела к юристу и кончиками пальцев провела по его руке, — вы, как настоящий мужчина, должны мне помочь…
Тарас Леонтьевич, вздрогнув, осторожно вытянул руку из-под Глафириной ладони и, удивленный таким поведением, произнес:
— Конечно, конечно…
— Припоминаю, как в свое время мы за родственные связи ругали руководителей, которые брали на работу жен, племянников.
— Было такое…
— Теперь у нас вот Вероника Семеновна хочет своего родственничка взять… Вот вы, как юрист, как на это смотрите?
— Смотрю, — произнес и добавил: — Никак.
— Так вы с ней заодно?
Тарас промолчал.
— Вы должны сходить к управляющему и ударить кулаком по столу, что так делать нельзя!
— Это раньше нельзя, а теперь можно! Хоть всю родню вокруг себя пущай сажает…
— Вот именно: пущай, — выделила «щ». — Ни рожна-то вы ни в мужском деле, ни в юридическом не смыслите!
Стукнула костяшками пальцев по принтеру.
— Осторожно! Техника дорого стоит! — успел лишь сказать Тарас скрывшейся в проходе кадровичке.
Монотонный гудеж в зале пронзил крик:
— Ай!..
— Что там?.. — к кассе кинулся милиционер с автоматом.
— Ой, девочки мои! Не могу… Мышь, такая лохматая, с длинным хвостом… туда вон под мешки нырнула…
— Ай! Ай! — полетело следом.
— Во дела, мыши по мешкам шарят. Доллары, видать, всех интересуют! Съедобные… — тихо засмеялся юрист.
Почувствовав отделение слюны во рту, потянулся к портфелю, в котором таился собранный женой пакетик с бутербродами. Раскрыл пакетик, в котором коричневели хлебные корочки. Жуя бутерброды, смотрел на раскидистые кроны за окном и с опаской поглядывал на дверцу кабинета кадровички.
— Нашел себе буфет! — поводя носом, выскочила из кабинета Глафира. — Это же банк, а не кафетерий!
Тарас поперхнулся. Спрятал недоеденный бутерброд в портфель. А съел уже перед самым уходом домой, наклонив голову под стол и присматриваясь к углам, не появятся ли и у него мелкие грызуны.
Работа у Тараса Леонтьевича была не тяжелая. Это не на заводе слесарить до тех пор, пока не подкосятся ноги; не на стройке надрываться, таская кирпичи; не крутить баранку грузовика до мозолей на руках… А сиди в тепле, покачивайся в кресле и с умным видом щелкай юридические кроссворды.
Хотя Тарас Леонтьевич и не очень любил свою профессию, но ее блага использовал сполна. Когда-то несколько лет просидел на инструкторском стуле в райкоме — райском уголке; потом на сиденье юрисконсульта в сельхозкомбинате — помидорно-огуречном раю; и теперь вот на очередной благодатной подставке.
— Тарас Леонтьевич! — милиционер направил черную дырочку автомата на юриста.
Юрисконсульт вздрогнул:
— Меня-то за что?
Рядом с милиционером стоят тщедушный мужичок с перетянутой резинкой косичкой на затылке.
— Хотят открыть в нашем банке счет.
— А… Милости просим… Проходите. — Юрист расстегнул на своей руке хлястик наручных часов и развернул к посетителю стул.
«Баптист, что ли?.. Или кришнаит?.. Теперь развелось их…» — обратил внимание на блеск жирных волос гостя.
Тщедушный снял с косички резинку, расправил и распушил лоснящиеся волосы:
— Я отец Феофил, священник храма Кирилла и Мефодия. Сейчас, сами знаете, какой бум с
