«Северная птица» была отнесена к четвертой группе, в которую организаторы собрали яхты наименьших размеров. Им предстояло ждать еще шесть часов.
Мера эта была вынужденной. В 1960 году, когда состоялась первая трансатлантическая регата яхтсменов-одиночек, старт давался для всех судов одновременно. Потому что их было пять. Четыре года спустя число участников выросло втрое. Еще через четыре года их было уже тридцать шесть. Раз от раза желающих бросить вызов стихии, собственным силам и друг другу становилось все больше, пока не перевалило за сотню. Во избежание неразберихи и столкновений, чреватых взаимными обвинениями в нарушении правил и официальными протестами, устроители состязаний разделили суда на группы исходя из их водоизмещения и площади парусности. Яхты наибольших размеров, стартующие первыми, сразу уходили в отрыв, освобождая акваторию своим менее габаритным сестричкам, скорость которых, в точном соответствии с законами гидродинамики, была на порядок ниже.
Андрей следил за тем, как гигантские яхты проходят мимо белоснежного судна несколько старомодных очертаний. Он поднес к глазам бинокль, но и цейссовская оптика не позволила ему рассмотреть в толпе на мостике невысокую пожилую женщину. Однако Андрей знал, что она там. Не было ни одной газеты, которая бы не отметила сей факт. Королева Елизавета II почтила своим августейшим присутствием начало трансатлантического марафона. А вот премьер-министра он разглядел: тот держался за поручень, наблюдая за проплывавшими мимо яхтами, и изредка, почтительно наклоняя голову, говорил что-то принцессе Анне, главе Королевского яхт-клуба Великобритании.
Андрей опустил бинокль. Поговаривали, что в Америке победителя будет встречать сам президент. Невзирая на то что нынешний глава Белого дома был выходцем из сухопутного штата, к парусному спорту он относился с подчеркнутым почтением. Вероятно, беря пример с и поныне любимого американцами Джона Кеннеди.
«Мелинда» пропустила вперед катамараны Нуартье и Сола. Но это до поры. Дайте ей оказаться на просторах Атлантики, тогда она покажет, на что способна!
Андрей не завидовал Дженкинсу, стоявшему у штурвала роскошного тримарана. Пусть его «Птичка» сделана из презираемого современными конструкторами шпона и оклеена стеклотканью. Пусть большинство парусов у нее из не первой свежести лавсана. Зато он, Андрей Горбунов, здесь хозяин. А Рольф Дженкинс — прекрасный и весьма состоятельный спортсмен — лишь кучер чужого экипажа, так как на сегодняшний день мало быть хорошо обеспеченным в материальном отношении человеком, чтобы не только принять участие в соревновании, но и претендовать на победу. Без спонсорской поддержки тут не обойтись.
Парусный спорт — дорогое удовольствие. А в случае, когда речь идет о гонках на сверхдальние расстояния, вроде трансатлантических или кругосветных, удовольствие это становится умопомрачительно дорогим. Современная крейсерская16 яхта, или — в просторечии — крейсер, подобная «Мелинде», «Духу земли» или «Громовержцу» бельгийца Де Корти, стоит больше миллиона фунтов. А с оснасткой, электронным оборудованием — все два, а то и три. И тем не менее многие фирмы не находят эти суммы чрезмерными, вкладывая деньги в разработку и постройку спортивных парусных судов, субсидируют их участие в состязаниях. И все это в заботе о престиже, мечтая, чтобы яхта с их символикой на бортах, палубе, надстройках и парусах была первой на финише. Прекрасная реклама! Отличная иллюстрация собственного могущества! Так что какую бы славу ни стяжал Дженкинс, подлинным победителем гонки будет Ассоциация товаропроизводителей Уэльса, сделавшая его выигрыш возможным.
Настоящий спортивный дух, которым в свое время были движимы Фрэнсис Чичестер, Блонди Хазлер, Дэвид Льюис, Вэл Хауэлз и Жан Лакомб, участники первой трансатлантической гонки, сохранился лишь в четвертом и, отчасти, третьем дивизионах. Да, здесь тоже принимали помощь от спонсоров. Но не служили им! Здесь не ставилась цель установить рекорд по времени прохождении трассы — от английского Плимута до американского Ньюпорта. Это было в принципе неосуществимо. В то же время по-спортивному зло бороться за лидерство в группе намерен был едва ли не каждый. Такие, как Андрей, составляли не просто меньшинство, они были исключением. Им достаточно было победить себя, доказать, опять-таки себе, что им по силам пересечь Атлантику под парусом.
«В конце концов, — подумал Андрей, — самые важные победы, как говорил Жорж Сименон, это те, которые мы одерживаем в поединке с собой».
Просто сидеть и смотреть, как становятся все меньше и меньше паруса яхт первой группы, было невмоготу. Андрей взял суконную рукавицу, зачерпнул полировочного порошка и стал драить ручную лебедку, так называемую «мельницу». Остальные были из нержавеющей стали, легче, прочнее и совершеннее, но эту — из бронзы — ему подарил Сашка!
Во рту появился привкус никотина, казалось, давно и прочно забытый.
Внизу змеилась дорога. Она едва угадывалась в темноте, но Андрей знал, что она мокрая, грязная, изрытая воронками. За три дня он изучил ее до последней трещины в неровном асфальте, до последней рытвины на разбитой траками обочине.
Завтра их должны были сменить. «Их» — это весь взвод, которому осточертели и эта война, которая не считалась войной, которую подло и юридически безупречно называли конфликтом, и этот редкий, тяжелый снег, и эти горы. Все надоело! До смерти! Хорошо хоть боевики в эти места не суются.
— Курить будешь?
Сашка обернулся:
— Что?
— Курить, говорю, будешь?
Сашка присел на корточки, привалился к стенке окопа.
— Давай.
Андрей протянул пачку «Примы». Сашка вытянул сигарету дрожащими пальцами с обломанными ногтями.
— Замерз?
— Устал чего-то. — Сашка размят сигарету. — Дай огня.
Андрей чиркнул спичкой, прикрывая ее сложенными ковшиком ладонями.
— Слышь, Сань, я тебя давно спросить хотел. Ты чего институт бросил?
— Так получилось.
— Ну и дурак! Хоть и земляк. Теперь крутись в мясорубке, пока фарш не сделают.
— Не каркай.
— Да я в шутку. Это не считается.
Его познабливало. А вокруг никого и ничего. Мрак. Словно на обратной стороне Луны. Только дорога где-то внизу, как знак земной цивилизации. Никудышной, надо сказать, цивилизации. Ну, если в мире стреляют, убивают, сходят с ума и во имя этого безумия убивают снова…
Андрей в две затяжки докурил сигарету и щелчком запулил окурок в воздух. Тот взмыл по дуге, потом покатился вниз по склону. Красный огонек был отчетливо виден в темноте.
Как же быстро тут, в Чечне, падает на землю ночь. В Питере совсем не так, даже зимой. Там фонари на улицах, фары машин, свет в окнах отпугивают ее. Даже в Крыму тьма не так тороплива. А здесь ночь приходит быстро. Также быстро, как смерть.
Минуту спустя окоп накрыло миной. Кто стрелял — понятно. Как засекли — можно понять. Почему мина была единственной — оставалось догадываться. А еще клясть невероятную для миномета точность.
Взвод, расслабившийся в этом прежде мирном и тихом местечке, огрызнулся короткими очередями. Стреляли — словно оправдывались.
Утром прочесали местность. Но чечи, будто призраки, растворились в ночи. Даже места, где стоял миномет, и то не обнаружили.
Ни Андрея, ни Сашки к этому времени на позиции уже не было. С рассветом их вывезли на бэтээре с автоматчиками на броне.
— Это же надо, — крутили головами бойцы. — С одной блямбы! Не повезло.
Нет, им повезло. Их матерей не вызывали в военкоматы, с ними не говорили сочувственно и веско, им не вручали скупых на слова извещений; наконец, они не получали страшный груз — тела сыновей в
