Карл без труда отпер тяжелую железную дверь, его люди принялись торопливо сгружать взрывчатку и носить ее внутрь.
Между тем все рабочие укрылись в убежище. Трое бойцов встали у дверей, остальные тоже кинулись сгружать взрывчатку.
Показался Фойгт. Он один вел троих пленников. Их поставили к стене рядом с другими.
– Где остальные ребята? – шепотом спросил его Якоб.
Фойгт грустно поглядел на друга.
– Мальчишку ранило в живот, – тихо сказал он. – Вилли с Нильсом понесли его в санитарную машину.
– Как думаешь, оправится? Фойгт вздохнул и покачал головой.
– Не знаю, я не врач, – сказал он.
Вместе с Якобом он вошел в опустевшую дежурку. Набрав столько ружей, сколько они могли унести, Якоб и Фойгт побежали к санитарной машине. Одежда на них совсем вымокла под дождем.
– А машину-то как они нам разукрасили! – прокряхтел Фойгт, согнувшись под тяжестью ноши.
– Да, плохо наше дело, – откликнулся Якоб.
– Есть у тебя закурить?
– Обожди, – сказал Якоб. – Потом.
– Ладно.
– Боюсь, немцы сейчас прискачут! Небось услышали стрельбу, – проговорил Якоб.
– Гм, да, уж они смекнут, что к чему. Красный Карл раньше, чем через четверть часа, не управится. Хоть бы не столкнуться с ними на обратном пути, – проговорил Фойгт. Оступившись, он едва не упал и зло выругался.
Фойгт и Якоб сложили оружие в багажник санитарной машины. В машине лежал на носилках совсем молодой паренек, пот выступил у него на подбородке и на носу. Еще двое раненых сидели скорчившись на полу. На том, что был ранен в лицо, теперь была повязка, почти совсем закрывшая ему глаза, бинты насквозь пропитались кровью. Якоб подошел к мальчику, лежавшему на носилках, и вытер ему лицо чистым носовым платком. Паренек в полутьме посмотрел на него.
– Это ты, Якоб? – прошептал он, стараясь нащупать его руку.
– Лежи спокойно, – ответил Якоб, наклоняясь над юношей, – тебе сейчас лучше помолчать.
– Мы сделали свое дело на этот раз, верно, Якоб? – с трудом выговорил паренек.
– Конечно, – Якоб утвердительно кивнул.
– Мне крышка, Якоб, солдат ранил меня в живот.
– Лежи спокойно, сейчас мы свезем тебя в больницу, – сказал Якоб.
– Зато я уложил его! – продолжал паренек. Тонкая струйка крови, выбежавшая из углов рта и струившаяся по его подбородку, мешала ему договорить. Он судорожно глотнул. Якоб снова вытер ему лицо, но пот тотчас же опять выступил на нем. Мальчик слабо покачал головой, затем, взглянув на Якоба, прошептал: – Якоб, мне так хотелось бы еще немножко пожить…
– Ну, конечно, ты будешь жить, – отвечал Якоб, не зная, что еще сказать. Кровавое пятно на подушке расползалось. Паренек выплюнул кровь и снова зашептал:
– Якоб, как ты думаешь, нас не забудут потом?
– Честные люди не забудут! – твердо сказал Якоб. – Но сейчас лежи спокойно. Еще немного, и ты будешь в больнице.
Паренек с трудом кивнул и больше уже ничего не смог произнести. Скоро его не стало. По лицу его было видно, что он до конца силился что-то сказать и был в отчаянии оттого, что не смог высказать всех мыслей, волновавших его перед смертью.
– Вилли, – сказал Фойгт, – ты ведь умеешь водить, возьми санитарную машину и отвези раненых в больницу, но сначала доставь оружие в булочную и спрячь его там хорошенько.
Якоб и Фойгт один за другим обошли окутанные мраком заводские корпуса, чтобы проверить, не осталось ли там людей, не успевших спрятаться в убежище.
Разоруженных эсэсовцев уже давно заперли в подвале, где им не угрожал предстоящий взрыв. Главного инженера тоже снесли к ним, он все еще не пришел в себя. Оружие, взятое на заводе, погрузили на машину Каструпа.
Красный Карл метался по двору, точно одержимый, его помощники закладывали взрывчатку в указанных им местах, и он собственноручно присоединял к ней шнур. Бойцы трудились так, что пот градом стекал с их лиц, смешиваясь с потоками дождя.
Завидев Фойгта с Якобом, Красный Карл выпрямился:
– Через пять-шесть минут мы будем готовы. От электростанции не останется камня на камне. Хорошо бы также взорвать вон те станки, учитывая, что их трудно заменить. А у вас как дела? Порядок? Оружия не оставили?
– Нет, – сказал Фойгт, – все в порядке.
Отойдя в сторону, они стали ждать. Шел дождь. Якоб достал карманные часы.
– Мы не пробыли здесь и получаса, – объявил он.
Фойгт концом сапога отбросил в сторону гильзу.
– В самом деле? – удивился он. – А мне показалось, мы торчим здесь целый день.
Взглянув на Якоба, он сказал:
– Можешь выбросить эту фуражку, теперь уже незачем выдавать себя за санитара.
Оба умолкли, вспомнив о погибшем мальчике. Немного погодя Фойгт спросил:
– Можно у вас сегодня переночевать?
– Конечно, можно, – ответил Якоб.
Медленно тянулось время, долго-долго Карен с Мартином стояли лицом к стенке. Вдруг Карен глубоко вздохнула и, обернувшись, устало опустила руки.
– Мне надоело стоять у стенки, – сказала она. – Я хочу сварить кофе, не согласятся ли господа выпить со мной по чашке?
Вслед за матерью Мартин тоже отвернулся от стены.
– А ну, живо повернись назад, старуха! – заорал Юнкер и, вытащив револьвер, замахал им перед лицом Карен.
Мартин задрожал всем телом; глядя на револьвер, он подумал: «Сейчас я вырву у него оружие и всажу ему пулю в лоб». Но тут Юнкера схватил за руку немец, тот самый, что все время кашлял.
– Брось, – сказал он. – Фрау хочет угостить нас кофе, что ж тут плохого?
Немцы получили по чашке кофе и после этого заметно смягчились. Один из них даже сказал по- немецки:
– Беспорядок, знаете, это не так страшно, вы быстро все уберете!
– Что такое он говорит? – спросила Карен.
– Он говорит, что беспорядок – это не так уж страшно, – перевел Мартин.
– Ну, конечно, – кивнула мать.
Немцы похвалили также ванильный пирог, который испекла Карен. Один Юнкер отказался от всего и, сидя в стороне, с ненавистью глядел на мать и сына. Не дожидаясь приглашения, он допил последнюю бутылку пива.
Грохнул взрыв на «Алето» и разнесся по городу, сотрясая все улицы и дома. Тарелки в буфете и те зазвенели. Опустив на стол чашки с дымящимся кофе, немцы прислушались.
Юнкер швырнул бутылку на пол, вскочил на ноги, бледный как мел.
Взрывы продолжали грохотать, и при каждом взрыве немцы едва заметно вздрагивали.
– Лидице, Орадур – вот что надо этой сволочи! Вот единственное, что они понимают! – прошипел Юнкер. Резко повернувшись к Мартину и Карен, он завопил: – А ну, к стенке, живо! Не желаю глядеть на ваши жидовские морды! Довольно церемоний!
Матери и сыну пришлось повиноваться.
– Стой как следует, балбес! – тут же крикнул Юнкер и больно стукнул Мартина по затылку, так что тот
