— Четыреста? — возопил грабитель, швыряя на стол кошелёк. — Разве за четырьмя сотнями я сюда приехал? Из-за четырёх сотен здесь околачиваюсь целую неделю? Остальное где?
— Остальное? — переспросила проезжая. — Остальное в Вене чеканится пока.
— Но-но, нечего шутки шутить, я знаю, что в этом кошельке две тысячи было.
— Что было, то уже сплыло.
— Тысяча чертей! — заорал грабитель, хватив кулаком по столу так, что пламя в тарелке взметнулось вверх. — Ты оставь эти шуточки! Не дальше как позавчера в кошельке было две тысячи от продажи шерсти на дебреценской ярмарке. Куда всё девалось?
— Иди, посчитаем, — сказала женщина и ножиком стала постукивать себя по пальцам. — Двести — скорняку, раз, четыреста — за чепец, два, двести — шорнику, триста — лавочнику, триста — портному, двести на гостинцы ушло… считай сам, сколько осталось!
— Чего тут считать, деньги мне подай! Уймища денег была, где они?
— В Кёрмеце, на монетном дворе, сказано тебе.
— Хватит шутить! Примусь обыскивать — иначе запоёшь, — пригрозил разбойник.
— Иди, хоть всю карету перерой. Что найдёшь, твоё.
— Зачем мне карета, тебя вот обыщу!
— Что? — вскричала женщина, сдвинув брови свирепей фурии. — Попробуй только!
И всадила ножик в столешницу чуть не на вершок.
— А что ещё дашь? — сбавляя тон, спросил грабитель.
— Ещё? — сказала собеседница, откидываясь капризно на спинку стула. — Чёрта лысого не хочешь?
— А вон браслетик у тебя на руке.
— На! — воскликнула женщина, снимая браслет со смарагдом и швыряя на стол.
Грабитель взял, стал рассматривать с видом ценителя.
— Сколько такой может стоить?
— Я в подарок получила, тебе выпивку поставят в первой же корчме, в какую завернёшь!
— А вон ещё колечко красивое блестит на пальчике.
— И пусть блестит!
— Сдаётся мне, оно, того гляди, соскользнёт.
— Не соскользнёт, потому что не отдам!
В тот же миг грабитель схватил её за руку, в которой был нож, крепко сжал запястье и, пока она, визжа, пыталась высвободиться из тисков, сунул пистолет ей прямо в рот.
До этого жуткого мгновенья Лоранду объяснение их напоминало скорее перебранку пьяного мужа со сварливой женой, которая не даёт себя переспорить. Проезжая не изъявляла ни малейшего испуга, разбойнику нипочём не удавалось её устрашить. Было что-то ненатуральное, слишком уж спокойное в этой сцене, противоречащее её сути, совсем иначе рисовавшейся юношескому воображению. Грабитель — и беззащитная женщина ночью, одна в степной корчме! Нет, не могут, никак не могут они вот так между собой препираться.
Но едва разбойник схватил свою жертву за руку и, перегнувшись через стол, силком потянул её, визжащую, к себе, не переставая угрожать пистолетом, кровь у Лоранда вскипела. Позабыв обо всём, выскочил он из тёмного угла, где сидел незамеченный, и поймав грабителя за правую, вооружённую руку, выхватил у него из-за пояса второй пистолет.
Как вспугнутый зверь на преследователя, грабитель обернулся, пытаясь вырвать руку. Но хватка и у того была железная.
— Ах ты! — по-волчьи оскалился цыган на Лоранда, заскрежетав блеснувшими в темноте зубами.
— Ни с места! — сказал тот, приставив пистолет к его лбу.
Но разбойник прекрасно видел, что курок не взведён; волнение помешало Лоранду подумать об этом и проверить, да и трудно было бы во время краткой схватки.
И, быстро пригнув голову, грабитель, как тараном, ткнул ею Лоранда, который повалился навзничь на скамью. Падая, он невольно отпустил противника, а другую руку, с пистолетом, согнул, пытаясь за что-нибудь ухватиться.
Пользуясь этим, бетяр проворно навёл на него свой пистолет.
— А теперь уж я скажу тебе «ни с места», школяр!
В это краткое мгновение под дулом пистолета у Лоранда мелькнуло в голове: «Вот случай обмануть судьбу, избегнуть уготованного самоубийства. Погибнуть в честной схватке, защищая преследуемых, слабых, — это смерть почётная. Так сделаем же выбор!»
И он быстро выпрямился под направленным на него дулом.
— Ни с места, или прощайся с жизнью! — рявкнул опять разбойник.
Но Лоранд, по-прежнему в каком-нибудь шаге от наведённого пистолета, преспокойно взвёл большим пальцем курок своего.
Бетяр мигом отскочил к выходу, перепуганный до того, что дверь, открывавшуюся внутрь, стал впопыхах толкать наружу.
Теперь уже Лоранд взял его на мушку.
Но едва прицелился, как проезжая, вскочив из-за стола, кинулась к нему с криком:
— Не убивайте его! Не убивайте!
Лоранд обернулся, озадаченный.
Красивая молодая дама вся дрожала от ужаса, гипнотический взгляд её широко раскрытых глаз повергнул Лоранда в оцепенение, лишив сил. А объятия, стиснувшие юношу, сковали ему руки.
Разбойник понял, что путь свободен, и, едва дверь поддалась, над смертельным ужасом возобладал его привычный юмор цыгана. Просунув лохматую голову в залу, он пробубнил срывающимся от пережитого страха голосом:
— Леший тебя забери, бесов сын, пройдоха школяр! Клякса ты чернильная! Был бы и этот вот пистолет заряжен, как тот, у тебя, отправился бы ты прямиком в пекло с пулей вместо паспорта! Ну, попадись ты мне ещё раз, уж я…
Тут он с поспешностью, комически противоречащей его хвастливой угрозе, втянул вдруг голову в плечи и ринулся во двор, точно от погони. Стук копыт вскоре возвестил о его окончательном бегстве. Но едва вылетев на улицу, он тотчас принялся опять безбожно ругаться, кляня, понося всех этих школяров, легатов, семинаристов, которые, вместо того чтобы сидеть тихонько по домам и молиться, по дорогам шляются, делом мешают заниматься. И долго ещё издали доносилось его громогласное чертыханье. Неделями будет он теперь чертыхаться там, в своём ланкадомбском болоте, где, как зверь, соорудил себе логово, и лишь волки, отведав копыт его коня, когда вдвоём поедут они угонять жеребят, будут отзываться ему по ночам.
Для Лоранда всё это было полнейшей загадкой.
Ненатуральное, чуть ли не шутовское препирательство бандита со своей жертвой в призрачном свете пуншевого пламени; не поддающееся объяснению обстоятельство: почему коварно, под покровом ночи нападающий разбойник является с незаряженным пистолетом, оставляя заряженный у себя за поясом? И наконец, эта женщина, смеющаяся злодею в лицо, перечащая ему с ножом в руке, который, вырвись она, уж наверно, всадила бы ему в бок, как перед тем в стол. И она же, когда её хотят избавить от злодея, кидается своему спасителю на грудь — но держа ему при этом руки, собственным телом прикрывая обидчика! Странная фигура!
Где ключ к этой тайне?
Проезжая дама меж тем снова зажгла свечи, и мягкий свет опять лёг на окружающие предметы. Лоранд взглянул на неё. Вместо недавней зеленовато-синей маски, искажённой гримасой безумного смятения, на него смотрело красивое, весело улыбающееся женское лицо.
— Так вы школяр? — задорно спросила дама. — Откуда? Как сюда попали?
— С вами вместе приехал, сударыня, с кучером вашим, на козлах.
— Значит, вы в Ланкадомб?
— Именно.
— К Шарвёльди, наверно? Он обожает всяких молельщиков.
— Нет. К господину Топанди.
— Ну, это я вам не советую. Он ужасно груб с ними со всеми. А вы ещё и проповедуете? Нет, нет, не надо к нему.
— Но я всё равно пойду. На козлах не позволите, дойду пешком, как шёл.
— Не много вам там дадут. Знаете что? Вот деньги, которые вы же отбили у этого человека, — возьмите их себе. И возвращайтесь, голубчик, в свою семинарию.
— Сударыня, я не привык жить подаянием, — гордо отклонил Лоранд предлагаемый кошелёк.
Дама посмотрела на него с удивлением: легат, а от даяний отказывается!
Тут только её внимание остановили черты его припорошенного пылью лица. Что-то особенное было в нём, непохожее на прочих. И этот полный благородного достоинства взгляд…
Быть может, подумалось ей, что не совсем обычная вещь с голыми руками пойти на вооружённого грабителя ради совершенно чужой, незнакомой женщины. Да ещё вполне заслуженного вознаграждения не принимать…
Лоранд заметил, что слишком уж выдаёт себя, больше, чем следовало, приоткрывая душу, и поспешил исправить оплошность.
— Не могу принять ваш дар, сударыня, так как большего хочу. Я — вовсе не легат, а исключённый студент. Ищу места, где трудом своих рук мог бы просуществовать. Защищая вашу милость, подумал: а может, вам в поместье надобен кто-нибудь смотреть за хозяйством и вы меня супругу порекомендуете? Я бы честь честью служил и за неимением письменного поручительства дал уже вам наглядную поруку в своей благонадёжности.
— Так вы хотите в управляющие к Топанди поступить? Да полно вам, голубчик, вы даже не знаете, что это за греховодник, беззаконник!
— Меня тоже за беззакония исключили, поэтому именно к нему и иду, нечем будет друг друга попрекнуть.
— Вы, значит, преступление совершили и от чужих глаз скрываетесь? Какое, скажите? Убили кого-нибудь? Признавайтесь! Я ведь не испугаюсь и болтать не буду. Обещаю, что вас возьмут, чего бы вы там ни натворили. Даю вам слово. Ну? Убили?
— Убил? Нет.
— Отца избили? Мать?
— Нет, сударыня. Юношество подстрекал против вышестоящих, вот моё преступление.
— Против вышестоящих? Исправника?..
— Пожалуй, что повыше.
— Против попов, священников, да? Ну, тогда Топанди на вас только что не молиться будет! Совсем на этих вещах помешался.
