Выложив это со смехом, она вдруг опечалилась; немая тоска омрачила её лицо. Потом блуждающий взор остановился на юноше, рука мягко легла ему на плечо.
— Умеете молиться? — шёпотом спросила она.
Недоумевающий взгляд был ей ответом.
— По молитвеннику умеете? Можете научить по молитвеннику читать? Много для этого нужно времени?
Лоранд смотрел на неё с возрастающим удивлением.
— Ну ладно, хорошо. Не обращайте внимания! Едемте с нами. Вон кучер уже щёлкает кнутом. Со мной не хотите сесть? Или вам больше нравится на козлах, на вольном воздухе? И правда лучше. Мне тоже на воздухе больше по душе. Ну, значит, поехали!
Служанка, выбравшись из-под скамейки, собрала тем часом посуду, госпожа расплатилась с корчмарём, и они, молодой человек и молодая женщина, опять очутились на прежних местах — и всю дорогу думали друг о дружке. Юноша — о ней, которая любезничает с грабителем, упрямясь из-за своего кольца; потом о грабителе, который выходит грабить с незаряжённым пистолетом, и опять о ней, не знающей власти выше исправника, расспрашивающем, как научиться читать молитвы, и однако же, носящей золотые браслеты, кушающей на серебре, одевающейся в шелка… о ней и её дерзких юных главах А молодая женщина — о нём, кто дерётся, как герои, готов работать, как батрак, от денег отворачивается, как дворянин, власть имущих, как дьявол, умеет хулить, а сердце, как ангел, чаровать!
XIII. Кто кого
Под утро карета въехала во двор ланкадомбской усадьбы.
Топанди, поджидавший на террасе, поспешил навстречу и помог даме сойти, поцеловав ей руку с превеликим почтением. На Лоранда же, слезающего с облучка, воззрился вопросительно.
— Я студента исключённого привезла, — ответила за него юная дама, — он к вам в управители хочет подрядиться. Надо его взять.
И без дальних слов поднялась в дом, предоставив подбежавшей дворне сгружать дорожную кладь, а Топанди — самому знакомиться с Лорандом.
— Ну братец студиозус, — в обычной иронической манере обратился он к юноше, — славно как тебя отрекомендовали-то! «Исключённый» — это уже много говорит. Что ж, братец, как зваться будешь: приказчик, ишпан,[117] а может, префект? Мне всё едино, любой титул бери. По хозяйству кумекаешь?
— В деревне вырос. Не Талмуд.
— Вот и ладно! Так я подскажу тебе, что такое ишпаном быть у меня, брат студиозус. На четверне умеешь пахать? Косцов дюжину повести сумеешь, чтобы на пятки тебе не наступали? Хлеб сметать в стога, снопы наверху принимать? На восемь гумён свезти потом, вымолотить, перемерять, мешки погрузить?
Лоранд ничуть не казался обескураженным.
На всё ответил, что сумеет.
— Ай да молодец, — сказал Топанди. — А ведь ко мне люди учёные, известные агрономы-экономы в башмаках на пряжках являлись наниматься, но только спрошу их: навоз на телегу класть умеете, тут же и сбегут. Ох, храбрец! А что такое «по конвенции»[118] нанимать, знаешь?
— Знаю.
— Что, объясни.
— Пока себя не покажу — никакой платы, а после — подённо.
— Ай да умник! Ну а насчёт квартиры или конторы там — какие пожелания? Потому что у меня полная свобода. Где угодно живи: хоть в котухе, хоть в коровнике, а то хоть и в буйволятнике. Мне всё едино, что хочешь, выбирай.
И Топанди подмигнул Лоранду с выжидательной ухмылкой: что, мол, на это скажет.
Но тот с самым невозмутимым видом ответил, что его присутствие всего нужней в овчарне, значит, там и обоснуется.
— Тогда, выходит, сладились, — похохатывая, сказал Топанди. — Посмотрим, поглядим, вдруг да сойдёмся, уживёмся. Считай, что принят. А надоест — вон они, ворота, поворачивайся да уходи безо всяких, не сказываясь.
— Не уйду.
— Браво! Решительность я всегда уважал. Так иди, братец мой, хозяйка выдаст тебе хлеба ржаного, сала на пять дней, муки, паприки для затирухи, вина порцион; а изжарить, сварить овчар поможет.
Без малейшего замешательства пошёл Лоранд на эти своеобразные условия, приняв их, не поморщась, как вещь самую обыкновенную.
— Ну, а теперь айда за мной, брат ишпан!
И Топанди повёл его за собой, не спросив даже, как зовут: всё равно сбежит послезавтра.
Пока он показывал Лоранду закуты для ночлега по его собственному выбору, хозяйка в передней комнате, где обыкновенно обедали, успела приготовить лёгкий завтрак с кофе, накрыть саржевой скатертью круглый стол, поставив на него сливовицу, три чашки и столько же приборов с салфетками.
И когда вошёл Топанди, а за ним Лоранд, она как раз разливала душистый мокко из серебряного кофейника; лёгкий пар подымался над белым обливным горшком с густым буйволиным молоком.
Оставив Лоранда стоять, Топанди бросился на ближайший стул в ожидании своей доли лапши и всего остального.
— Ой, куда вы сели? — встрепенулась красивая хозяйка.
— Виноват, а чьё это место? — вскочил Топанди.
— Того господина, — занятая посудой, кивком головы указала она на Лоранда.
— Пожалуйста, прошу покорно! — освободил Топанди стул.
— Вот ваше постоянное место, — сказала юная хозяйка, поставив кофейник и указывая пальчиком на прибор и на стул слева от себя. — И за завтраком, и за обедом, и за ужином.
Это выглядело уже куда заманчивей обещанной перед тем затирухи да чёрного хлеба.
— Комната для вас вон там, направо, — продолжала хозяйка. — Вашего комнатного лакея зовут Дёрдь, а в кучера я вам Яноша даю.
Лоранд хотел было что-то возразить, но запнулся, не находя слов от удивления.
Топанди же разразился гомерическим смехом.
— Что ж ты, братец, не сказал, что с хозяюшкой уже договорился? Я бы зря не канителился с тобой, — переведя дух, упрекнул он. — Коли так, валяй, хоть на моём диване спи, из стакана моего пей!
— На сеновале спать буду, из ведра пить! — заупрямился Лоранд, желая до конца выдержать роль гордого бедняка.
— Советую делать, что я говорю, — сверкнула глазами молодая хозяйка.
— Слушайся, слушайся её, — переменил тон Топанди, — она дурного не присоветует. Садись, выпьем, что ли, на брудершафт вот этой забористой.
Лоранд тоже почёл за лучшее покориться грозному взгляду и занял предложенное место, что несказанно разутешило хозяйку, залившуюся весёлым смехом — таким дружелюбным, естественным, заразительным, просто одно удовольствие.
Топанди не устоял, поцеловал ей руку.
С шутливым кокетством протянула она Лоранду другую.
— Ну, целуйте и вы. Ну? Это что такое?
Поцеловал и Лоранд.
И юная барыня-цыганка торжествующе захлопала в ладоши, подняв руки над головой.
— Ах да! Я ведь письмо вам из города привезла, — сказала она, доставая портмоне. — Хорошо, разбойник кошелька не отобрал, а то бы прощай и ваше письмо.
— Разбойник? — сразу посерьёзнел Топанди. — Какой разбойник?
— Да вот, в корчме «Промочи глотку», где мы остановились лошадей напоить. Напал на нас, хотел ограбить. Взял деньги и браслет; хотел и кольцо у меня с пальца снять, да я не далась. Тогда он хвать меня за руку, а чтобы не кричала, пистолет сунул мне прямо в рот, дурак.
Она с такой лёгкой, игривой беззаботностью изложила всё это, что Топанди не знал, верить или нет.
— Это что ещё за сказки?
— Сказки? — вскричали в один голос госпожа и сидевшая возле служаночка, которая тотчас же взахлёб принялась рассказывать, до чего она перепугалась, — до сих пор вспомнить не может без дрожи.
Хозяйка же, завернув вышитый рукав, поднесла руку к глазам Топанди.
— Видите, чуть кожу не содрал, вон как стиснул, и дёсны поранил мне своим пистолетом, — раскрыла она алые губки, блеснув зубами дивной белизны. — Хорошо, что ещё зубов не выбил!
Вот уж впрямь было бы жаль.
— И как же вы спаслись? — встревожась, поторопил её Топанди.
— Уж и не знаю, увиделись бы мы с вами ещё когда-нибудь, не окажись там вот этого молодого человека. Он и поспешил нам на помощь. Подскочил, вырвал пистолет у разбойника; тот и удрал.
Топанди с сомнением покачивал головой.
— Он до сих пор, наверно, в кармане у него, этот пистолет. Ну-ка, дайте сюда. Только смотрите, осторожней, ещё выстрелит, заденет кого-нибудь.
Лоранд передал Топанди отнятый у грабителя пистолет.
Ствол был из бронзы, ложе украшено серебряной насечкой.
— Дивный узор! — сказал Топанди, разглядывая ложе. — Ого, да тут герб Шарвёльди! — И с этими словами положил пистолет себе в карман. — А ты малый не промах, — и он через стол протянул Лоранду руку, — ценю, братец, и уважаю за то, что моих защитил. Лишний резон принять тебя под свой кров, если, конечно, не боишься, что крыша эта на тебя рухнет вместо моей грешной головы. А каков он из себя, этот ваш разбойник? — опять обернулся он к женщинам.
— Мы не успели рассмотреть, он свечи погасил, а потом очень скоро убежал.
Лоранду показалось странным, что хозяйка умалчивает о его внешности. Ведь ясно было видно при свете горящего спирта, что он цыган.
— Не знаю, какой он из себя, — повторила она, со значением поглядывая на Лоранда. — Темно было, никто не разобрал. И не стрелял в него наш заступник, потому что в темноте не прицелишься, а промахнись он — разбойник всех бы нас поубивал.
