Но на последней жанровой остановке это грандиозное зрелище требовало уже не салонной литературной кадрили (по Ф.М.Достоевскому), но опоры на иные, более народно-массовые мероприятия. И здесь вкусы разошлись: Булгаков предпочел варьете, Ильф с Петровым — цирк.
Роман-варьете с конферансом и роман-цирк с репризами и стали искомым воплощением старой дьяволиады. Эти подзаголовки — уточнения жанра Фаустианы и двух Заветов, вынесенных в заглавие. Сочетание конферанса и репризы с притчей и поучением обеспечило трем романам цитатную расхожесть, достигнутую до них в русской культуре лишь 'Горем от ума'.
...Что-то невнятно-неприятное происходит, какая-то хмурь и гарь повисла опять над литературой, какие-то новые учебники пишутся по диагонали, вдоль и поперек текстов. Появляются какие-то новые строгие граждане, отрицающие вольную игру слова и словом в текущий реконструктивный период религиозного, нравственного и прочего национального возрождения.
'— Когда я вижу эту новую жизнь, эти сдвиги, — говорят они, — мне не хочется улыбаться, мне хочется молиться.
Дайте такому гражданину-аллилуйщику волю, и он с утра будет играть на трубе псалмы, считая, что именно таким образом можно построить новый мир не по лжи.
И вот на Булгакова напускают гнозис, каббалу, святцы, историю тайных сект за отчетный период в 2000 лет, а Ильфа с Петровым присуждают к гражданской казни через обличение и забвение.
И так все это жутко получается, что гениальность ушедших авторов дозволено определять тем, насколько они в свое время дотягивали до уровня нынешнего среднего читательского сознания.
Но будем честны: если держаться иерархии церковных ценностей, — Булгаков создал нечто значительно меньшее, чем Откровение, а если держаться жанровой номенклатуры, — Ильф с Петровым оставили нечто значительно большее, чем укрупненный фельетон...
А просто, есть то, что есть: три романа. Первоклассная литература, которая, как ей и положено, гуляет в стороне от своих невеселых подруг — религии и мистики.
1
Под прямой цитатой мы понимаем не только слова о факте и упрямой вещи, но и всю речь Воланда:
'Все сбылось, не правда ли? Голова отрезана женщиной, заседание не состоялось и живу я в вашей квартире. Это - факт. А факт - самая упрямая в мире вещь. Но теперь нас интересует дальнейшее, а не этот уже совершившийся факт. Вы всегда были горячим проповедником той теории, что, по отрезании головы, жизнь в человеке прекращается, он превращается в золу и уходит в небытие. Мне приятно сообщить вам, в присутствии моих гостей, хотя они и служат доказательством совсем другой теории, о том, что ваша теория и солидна и остроумна. Впрочем, все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере. Да сбудется же это! Вы уходите в небытие, а мне радостно будет из чаши, в которую вы превращаетесь, выпить за бытие!'.
Нетрудно заметить, что весь интонационный строй и лексический состав цитаты упрямо отсылают нас к манере речевого поведения Вождя и Учителя: упорное топтание на одном слове ('это — факт', 'факт — самая упрямая в мире вещь...', 'уже совершившийся факт'; 'уходит в небытие', 'вы уходите в небытие', '...выпить за бытие'; '...той теории', '...совсем другой теории', 'ваша теория', '...все теории стоят одна другой'); вторжение теологии в политическое сознание, создавшее знаменитые эвфемизмы 30-х годов типа 'политическое небытие' по отношению к казненной оппозиции, и, наконец, образ грузинского тамады на многочисленных кремлевских встречах с товарищами колхозниками, товарищами писателями, товарищами академиками и товарищами летчиками, в результате чего тост превратился в государственный жанр общения Вождя со своим народом.
2
Десятью годами раньше — в 1948 — пришлось-таки дать по мозгам издательству 'Советский писатель', с преступным легкомыслием романы переиздавшему.
3
Что Фортинбрас указывает на 'Гамлета' — ясно, непонятно только, почему при большом наборе персонажей из 'Гамлета' взят именно Фортинбрас. Объяснение рядом: 'мебель древесных мастерских'. Не мебельных, заметим, а древесных, то есть данные мастерские, помимо мебели, изготовляют еще кое-что древесное. То, что в виду имеются гробы, доказывается коронной репликой шекспировского Фортинбраса: 'Уберите трупы! Средь поля битвы мыслимы они' и т.д. Таким образом, сатира на идиотски звучащие названия советских учреждений, бывшие в 20-30 годы доступным объектом шуток от парковых эстрад до высокой литературы (вспомним 'Четвертую прозу' Мандельштама), у Ильфа и Петрова имеет свою внутреннюю поэтику, обыгрывающую и разыгрывающую не предполагавшуюся у них тему 'полной гибели всерьез', ср. из 'Записных книжек': 'Фабрика военно-походных кроватей имени товарища Прокруста'.
4
Как бы ни была велика эрудиция истинного художника, ее всегда оказывается слишком много с одной стороны и недостаточно — с другой. Избыточная, то есть не причастная творческим замыслам, информация выносится на периферию памяти, недостающая же берется из экономящих время и энергию недорогих источников (разговоры со специалистами, словари, справочники, учебные пособия и т.п.). Для Булгакова таким источником служил энциклопедический словарь Брокгауза-Ефрона. Среди интересовавших писателя статей (Аква Тофана, Аракчеев, Аттила, Борджиа, Брюс, куртизанки, кокотки и др.') мы находим подчеркнутую и перечеркнутую, то есть важную и просмотренную, — 'Камелии'. Примечательно также, что в то время как множество имен и наименований, намеченных Булгаковым для описания бала у Сатаны (те же Аракчеев с Брюсом или Бренвилье, Равальяк и Чингис-Хан), на бал так и не попали, камелии были заиграны дважды в трех важнейших для романа ситуациях: вместе с розами, Маргаритой и театром.
