— Ну, он сам не считает, что у него проблемы со здоровьем… — издалека начала я.
— Если он сам не считает себя больным, а ты с ним не согласна, то проблемы у тебя, а не у него, — оборвал меня доктор Торнтон.
— Нет, послушайте, вы не поняли…
— Отлично понял, — перебил он. — У Джемси Салливана все в порядке. Если бросит пить, будет как новенький. А может, и не будет, — добавил он, будто споря с самим собою. — Одному богу известно, что у него творится с печенью. Если она еще есть.
— Но…
— Люси, ты отнимаешь у меня время. Там, за дверью, полно больных — настоящих больных, которым нужна моя помощь. А я, вместо того чтобы заниматься ими, вынужден отбиваться от женщин из семьи Салливан, которые ищут лекарство для человека, твердо решившего допиться до смерти.
— Каких еще женщин из семьи Салливан? — спросила я.
— Тебя. Твоей мамы. Она отсюда не вылезает.
— Правда? — удивилась я.
— Ну, пожалуй, если уж к слову пришлось, уже несколько дней я ее не видел. Она, что ли, прислала тебя?
— Гм, нет…
— Почему? — насторожился он. — В чем дело?
— Она бросила папу, — ожидая сочувствия, сказала я.
Но он только рассмеялся. Или закашлялся. Он вообще вел себя довольно странно.
— Значит, наконец решилась, — выдохнул он. Я удивленно смотрела на него, склонив голову набок, и не могла понять, что с ним. И что он имел в виду, говоря, что папа решил допиться до смерти? Почему наша беседа все время возвращается к папе и пьянству?
Кое-что в моей голове начало медленно вставать на место, и я испугалась.
— А теперь ты взяла на себя то, от чего отказалась твоя мама? — спросил доктор Торнтон.
— Если вы спрашиваете, забочусь ли я о нем, то да, — подтвердила я.
— Иди домой, Люси, — вздохнул он. — Для своего отца ты ничего сделать не можешь; мы уже все перепробовали. Пока он сам не решит бросить пить, никто ему ничем не поможет.
Еще несколько моих неразрешимых вопросов обрели простые ответы.
— Послушайте, вы неправильно меня поняли, — заторопилась я, пытаясь бороться с тем, что уже и сама считала верным. — Я здесь не из-за того, что он пьет. Я пришла, потому что у него проблема со здоровьем, но пьянство тут ни при чем.
— Ну, так что там у него? — нетерпеливо спросил доктор.
— Он мочит постель по ночам.
Старик Торнтон молчал. Что, взял, нервно подумала я, надеясь, что действительно устыдила его.
— Недержание — проблема эмоциональная, — продолжала я. — К пьянству она не имеет никакого отношения.
— Люси, — угрюмо возразил он, — к пьянству это имеет самое прямое отношение.
— Не понимаю, о чем вы, — пролепетала я, прекрасно все понимая, отчего мне стало совсем нехорошо. — Не знаю, почему вы говорите такие вещи про папу и при чем тут пьянство?
— Не знаешь? — нахмурился он. — Быть того не может, ты должна знать. Как же ты можешь жить с ним в одном доме и не знать?
— Я с ним не живу, — сказала я. — Во всяком случае, много лет не жила: я только что переехала обратно к родителям.
— Но разве мать не рассказала тебе о?.. — спросил он, глядя в мое встревоженное лицо. — Вон оно что. Все ясно. Значит, не рассказала.
Я чувствовала, как дрожат у меня коленки, и знала, что он собирается мне рассказать. От этого кошмара я бежала всю свою жизнь и вот оказалась с ним лицом к лицу. Дело было нешуточное, но я испытала едва ли не облегчение оттого, что мне больше не надо прятаться и обманывать себя.
— Так вот, — вздохнул доктор Торнтон. — Твой отец хронический алкоголик.
У меня заныло под ложечкой. Я это знала и все же отказывалась понимать.
— Вы уверены? — прошептала я.
— Ты действительно даже не догадывалась? — спросил он чуть мягче.
— Нет, — ответила я. — Но теперь, когда вы мне сказали, не понимаю, как до сих пор могла ничего не подозревать.
— Очень распространенный случай, — устало отозвался он. — Я вижу такое сплошь и рядом: в доме беда, а все делают вид, что ничего не происходит.
— А-а, — кивнула я.
— Как будто у них в гостиной поселился слон, а они ходят вокруг на цыпочках и притворяются, что не видят его.
— А-а, — повторила я. — И что же мне делать?
— Честно говоря, Люси, — сказал он, — это не по моей части: я лечу обычные телесные недуги. Если б твоего папу беспокоил, например, вросший ноготь или несварение желудка, я бы тут же назначил лечение. Но семейная психотерапия, депрессии, неврозы — с этим я практически незнаком. В мое время такому еще не учили.
— А-а, — опять сказала я.
— Но сама-то ты как себя чувствуешь? — оживился он. — Не слишком ли тебе тяжело то, что случилось? Потому что нервный шок я лечить умею, тут у меня есть опыт.
— Со мной все будет хорошо, — ответила я, вставая, чтобы уйти. Мне нужно было время, чтобы переварить то, что я узнала; свыкнуться со всем сразу я не могла.
— Нет, погоди, — остановил меня он. — Я бы мог тебе что-нибудь прописать.
— Что именно? Нового отца? Не алкоголика?
— Не надо так. Снотворное, транквилизаторы, антидепрессанты.
— Нет, спасибо.
— Ладно, тогда еще один полезный совет, — задумчиво промолвил он.
Во мне проснулась надежда.
— Да? — выдохнула я.
— Клеенка.
— Клеенка? — промямлила я.
— Да, ну, чтобы уберечь матрас от…
Я вышла.
Я брела по улице в состоянии шока, а когда пришла домой, папа спал в кресле, забыв на подлокотнике зажженную сигарету. При моем появлении он открыл глаза и спросил:
— Люси, сбегаешь для меня в магазинчик?
— Хорошо, — согласилась я, слишком потрясенная, чтобы спорить. — Что тебе купить?
— На что денег хватит, — смиренно ответил он.
— Вот как, — холодно проронила я. — То есть платить придется мне?
— Ну-у, — неопределенно протянул он.
— Но ты ведь только позавчера получил пособие, — напомнила я. — Куда ты его дел?
— Ах, Люси, — как-то недобро засмеялся он, — ты — истинная дочь своей матери.
Я вышла из дома, ошеломленная и растерянная. Неужели я похожа на маму?
В магазине купила папе бутылку настоящего виски вместо сомнительного дешевого пойла из Восточной Европы, которое обычно покупал он сам. Но, поскольку я никак не могла успокоиться и желала потратить деньги на него, то купила еще сорок сигарет, четыре плитки шоколада и две порции картошки фри.
Потратив около двадцати фунтов, я вздохнула свободно и утвердилась в мнении, что своими причудами разрушила невольное сходство с мамой.
Я не могла выбросить из головы слова доктора Торнтона. Верить ему я не хотела, но ничего с собой
