порадовало бы коллегу. Он похвалил иначе, я бы сказал, простодушнее. Он сказал: 'Георгий Яковлевич, а ведь если вам голову отрезать, вы еще совсем молодой'.
Или вот уж совсем очаровательное. Мы на гастролях в Томске со спектаклем 'Чайка'. Спонсор наших гастролей по всему очень богатый и авторитетный в области человек и к тому же очень радушный. Банкет с деликатесами - это так, вздор, он ведет нас знакомить с настоящими вложениями своего капитала: вот здание, это мое, там магазины, тоже мои, а вот деревянная скульптура, я вложил деньги в этого художника. Скульптура, к слову сказать, - чудовищное, громоздкое сооружение, плод запредельных алкогольных фантазий, шедевр абстиненций, но это ладно, а вот еще массажный кабинет, настоящий тайский массаж, я тут выписал настоящих девушек из Таиланда. Ладно, идем. Бассейн, джакузи, атмосфера знойных субтропиков и девушки-массажистки, которые имеют такое же отношение к Таиланду, как я - к Зимбабве, в лучшем случае они из Казахстана. Но не специалист, не этнограф - все равно не поймет: главное - в них есть восточный колорит. Кроме того, чувствуется, что девушки готовы за определенную плату (или если хозяин прикажет) выйти далеко за пределы оздоровительного массажа. 'Давайте, - говорит одна, облизывая кончиком языка ярко окрашенный рот, - мы вас... помассируем'. Она хочет угодить бизнесмену, ведь я его гость. Но я говорю им, что боюсь оказаться слишком потрясенным, и отказываюсь.
Идем дальше, и он показывает нам свою гордость: стриптиз в баре на втором этаже. Он сам это организовал, устроил, набрал девушек, заплатил за их обучение, вывел зрелище на европейский уровень и придал ему, как он думает, художественный смысл. Что артистам стриптиз, что они, не видали его? Вот пластические этюды с раздеванием, даже сценки, в которых две девушки покажут нам красоту и преимущества лесбийской любви - вот это артистов приятно удивит. Оказался, однако, обыкновенный стриптиз; все то же самое, музыка, шест, вокруг которого смешиваются хореография и акробатика, и стереотипные образы: или женщина-вамп, или опытная, гиперсексуальная блондинка, изнемогающая от собственной похоти, или, наоборот, застенчивая юная девочка, почти ребенок, в кружавчиках, которая раздевается, якобы жутко стесняясь.
Апофеозом номера является момент, когда обнажается грудь. Это подается, как смертельный трюк, который не всякий зритель может вынести.
Все, по замыслу режиссера, которым наш хозяин втайне себя считает, должно иметь предельный эротический эффект тогда, когда персонифицировано, направлено на одного выбранного стриптизершей человека, когда все делается для него и соблазняют его лично.
В этот раз объектом сексуальных домогательств выбирается М. А. Глузский, чей восьмидесятилетний юбилей мы в театре недавно отметили. Глузский сидит у стойки бара, ближе всех к зрелищу. Хозяин делает знак кому-то, чтобы занялись именно Михаилом Андреевичем, и тот передает задание девушке, как раз той самой, которая воплощает образ гиперсексуальной эксгибиционистки.
Она начинает мощную обработку Глузского, но человеку восемьдесят лет, не всякий даже кавказский долгожитель способен на возбуждение в этом возрасте.
Однако надо знать Глузского. Он делает вид, что страсть пожирает его, просит, чтобы ему немедленно принесли выпить. Девушке кажется, что успех уже достигнут, ее зад вертится прямо перед лицом Михаила Андреевича, она уже просто-таки совершает половой акт с воображаемым партнером, то есть с ним, о котором мечтала всю жизнь, и вот он наконец явился. Крещендо! Девушка разворачивается, бросает голую грудь на стойку рядом с бокалом Глузского и уже лицом и губами, совсем рядом обещает ему райское наслаждение. И тут Михаил Андреевич почти вплотную приближает к ней свое лицо, будто готовясь к неизбежному поцелую, и тихонько спрашивает: 'А мама знает?'
Ну чем вам не наблюдение, которое даст сто очков вперед любому показанному наблюдению! Или вот эта трагикомическая история с одной красивой женщиной, которая захотела стать еще моложе и красивее к приезду из длительной командировки любимого мужа. Она решила сделать себе пластическую операцию, но муж вот-вот приедет, поэтому торопилась. И все получилось наспех и неаккуратно. Не были сделаны предварительные анализы на аллергию и многое другое. Да и врач, решивший пойти ради денег на нарушение врачебной этики, сделал все топорно и грубо. В результате все лицо у нее распухло и покрылось синяками, в особенности у глаз. И чувствовала она себя так, что ей впору в реанимацию, а не то что красоту наводить. Слава Богу, муж возвращается на несколько дней раньше и застает дома жену в таком плачевном состоянии. Он в ужасе, везет ее как раз в реанимацию.
В приемном покое института Склифосовского их первым делом встречает дежурная медсестра, которая видит травмированную жертву, всплескивает руками и, совершенно не ориентируясь в сфере чуткости и такта, обращается к мужу с вопросом: 'Кто же это вашу бабульку (!) так побил?' Ну ладно бы еще побил, но 'бабульку'! Мечта о быстром омоложении рухнула на самое дно старушечьего триллера. Хорошо, что временно и все было поправлено, но каков эпизод, в котором смерть с водевилем танцуют в паре!
Или вот какая прелесть! У моего приятеля в Риге есть телохранитель. Его зовут Шура. Шура давно уже перестал быть просто телохранителем. Он для босса и водитель, и товарищ, и помощник в доме, и многое другое. Но главное все же - телохранитель, со всеми признаками профессии: у Шуры литой торс, широкие плечи, кобура с пистолетом всегда под пиджаком справа, потому что Шура левша; шея диаметром с голову, но главное - лицо. Убедительное, невозмутимое, гранитное лицо солдата-наемника и слюдяные глаза, глядя в которые, человек с агрессивными намерениями сразу эти намерения теряет.
Когда мы стояли возле машины, к нам подошел паренек и попросил десять сантимов. Остап Бендер на аналогичный вопрос беспризорного отвечал многословно и неконкретно: 'Может, тебе дать еще ключи от квартиры, где деньги лежат?' Шура же обернулся к попрошайке, посмотрел на него и тихо сказал одно только слово: 'Потеряйся'. Тот заглянул в Шурины глаза и исчез с быстротой карты в руках у фокусника. Хотя в слове не было угрозы, это был скорее совет. При всем этом Шура много читает, каждую свободную минуту он с книжкой, складно и грамотно говорит, слушает музыку. А любимое музыкальное произведение у него - как вы думаете, что? 'Реквием' Моцарта. Хотя... может быть, 'Реквием' - это чисто профессиональное?.. Не знаю, не знаю, одно скажу: наблюдения за Шурой доставляли мне и актерские, и, если угодно, литературные наслаждения.
А филатовские наблюдения ? Чего стоит один только рассказ о чиновнике из Госкино, приехавшем проверять, как идут съемки фильма 'Чичерин'. Почему бы не прокатиться даром в Италию и не проверить? Первый день для него как для деятеля культуры, естественно, - это ознакомление с культурными и историческими ценностями, музеи и прочее, а уже второй - самое главное, для чего приехал, - магазины.
Странный каприз одолел чиновника - спрашивать в магазинах 'сколько стоит' именно по-итальянски. Его научили, что надо говорить: 'Куанто косто?' слегка подивившись его капризу, потому что во всей Европе, если спросишь по-английски: 'How much?' - будешь понят. Но он хотел именно по-итальянски.
Поэтому прилежно учил фразу, запоминал: 'Куанто косто, куанто косто',что, однако, не помешало ему, войдя в первый же магазин, небрежно обронить: 'Коза ностра'. И все попадали на пол, приготовившись к нормальному ограблению. Даже если Леня все придумал, то это придумал поэт.
Он и в училище конструировал ситуации, которые не могли быть показаны на сцене, но как рассказы были замечательны. 'Вот, - говорил, - представь, идет по пустыне человек, и вдруг прямо перед ним - королевская кобра, огромная, метра два. Он замирает в ступоре и не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. А кобра шипит, постепенно подымается, раздувает капюшон, и ее немигающие глаза приговаривают путника к смерти. Никого нет, никто не поможет. Воздух застыл, ни одного движения, только язык кобры - туда-сюда, туда-сюда, ни звука - только зловещее шипение, сейчас последует бросок - и все. Момент истины. И тут... над ними пролетает птичка и роняет на голову королевской кобры помет.
Прямо на корону, на раздувшийся капюшон грозного пресмыкающегося.
Неприлично! И вот помет медленно стекает по кобриному немигающему глазу, лучше бы он мигал, зараза! А так ведь - никакой защиты!' - И дальше Филатов излагает нам внутренний монолог кобры во время того, пока это стекает.
Птичка невольно разрушила весь драматизм ситуации, кобра - уже не хозяйка положения: глупо как-то оставаться грозной, когда у тебя с головы течет такое, совершенно не подходящее для смертельного броска. 'Вот незадача-то',- думает кобра, и так далее, - все, что она думает, рассказывает Филатов, и это смешно до слез, до боли в животе. Он часто сталкивает в рассказах высокое и низкое и тычет пресловутую романтику в земной перегной, несмотря на то, что относится к ней более чем лояльно...
'Ползут альпинисты, - начинает Леня новый рассказ. - Трудное восхождение, но им надо добраться до вершины и водрузить на ней флаг нашей Родины. Они дали клятву, они должны! А тут еще непогода, шквальный ветер, метель. Они начинают терять людей, кто-то уже не в силах ползти и остается ждать товарищей в промежуточном лагере. Остаются двое. Обмороженные, ослабевшие, они уже еле двигаются. Один из них не выдерживает за пятьдесят метров до вершины и говорит товарищу:
- Ползи один, я останусь.
- Нет, - отвечает тот, - я тебя не брошу.
- Ползи, я сказал, у тебя одного больше шансов. Не забывай о флаге, мы обязаны его установить, и вымпел тоже. Флаг нашей страны должен там реять, и поэтому ты дойдешь, сдохнешь, а дойдешь и поставишь...
Альпинист смотрит на товарища, слезы замерзают и остаются круглыми льдинками на его обмороженных щеках. 'Иди',- говорит тот и остается лежать в снегу. И наш последний альпинист преодолевает оставшиеся метры, уже полумертвым делает последний судорожный рывок и втаскивает свое израненное тело на крохотную площадку вершины. Все! Победа! 'Весь мир на ладони, ты счастлив и нем',- как в песне Высоцкого. Значит, не зря пот, слезы и потери, не зря замерзающие друзья там, внизу. Он вынимает флаг и вдруг видит, что воткнуть его не во что! Абсолютно ровная поверхность. И реять флагу нашей Родины, стало быть, тут не суждено'.
Филатов рисует нам жуткую картину, в которой очевидна никчемность цели по сравнению с колоссальными затратами на нее, и не знает, как закончить.
- А что дальше-то? - спрашиваю я, зачарованный страшной сказкой и надеясь все-таки на счастливый конец.
- Да что, что? - говорит Леня.- Все...
- Как все?!
- Ну... он там лег и умер. - И, немного помолчав: - А флаг - сдуло! заканчивает он категорично, с ненавистью к этому куску материи, из-за которого все и случилось.
Сегодня, я думаю, Леня пожалел бы последнего альпиниста, сказал бы, что тот заплакал и стал спускаться, подобрал товарищей, и они бы все благополучно вернулись домой. Но флаг все равно бы сдуло! Он бы ему не простил того, что у нас всю дорогу флаг выше человека, что тот - с серпом и молотом, что сегодняшний - с долларом на полотнище.
Словом, наблюдения сильно помогли тогда и продолжают помогать теперь. Но были еще и самостоятельные отрывки. И теперь я понимаю, что, говоря о Филатове, что он пришел на курс поэтом, а потом была многолетняя пауза, и вот теперь он снова к этому вернулся, я непростительно неточен. Паузы, в сущности, не было, он все время что-то сочинял, и в нем всегда жил писатель и еще отчасти режиссер. Не спал и тем более не умирал, а вел какую-то свою постоянную внутреннюю работу, и нельзя сказать, чтобы незаметную.
Когда у меня еще на первом курсе не получался самостоятельный отрывок, да что там не получался, он был готов к провалу, Филатов помог мне как режиссер, но своеобычно. Что за отрывок, из какой пьесы - это уже и не важно.
Важны деталь, подход, парадоксальность мышления. Своей партнерше я что-то темпераментно выговаривал, ругался с ней, выгонял из квартиры со словами: 'Я не могу больше терпеть вас у себя! Выселяйтесь немедленно!' - и т. д.
Получалось неубедительно и хило. А уже вечером показ. 'Что делать-то, Леня ?' - спрашиваю его, только что посмотревшего отрывок, который не тянул не только на плюс, но даже на поощрение. (У нас система была такая. Хорошие отрывки отмечались плюсом, менее удачные - поощрением, и наши плюсы и поощрения шли в конце года в зачет экзамена по актерскому мастерству. Если, скажем, ты сдал экзамены на тройку, но в течение года у тебя были два плюса за отрывки, ты получал уже четверку. Плохие отрывки не отмечались никак. Вот и мой отрывок мог рассчитывать разве что на ноль, на ничего.)
- Так что, Леня ? Можно что-то сделать?..
Он молчит, думает.
- Ну, Леня,- тереблю я его.
- А ничего не делай, - говорит, - поменяй буквы в словах - и все.
- Как это?
- Да так. Веди себя точно так же, кричи на нее, но только вместо 'терпеть вас у себя' кричи 'не могу пертеть вас у беся', а вместо 'выселяйтесь немед-ленно' - 'вылесяйтесь немедленно!'
- И все?!
- И все!
- Поможет?
- Уверен.
