Ответом на эти слова был взрыв негодования. Шульц не смутился.
— Как я и предполагал, возражений нет, — неожиданно и довольно нахально резюмировал он. — Место герра… э… как его?.. Байрона займет выдающийся, вдохновенный поэт нашего времени герр Носке.
Изумленное «о-о!», вырвавшееся из груди многочисленных членов клуба, не помешало невозмутимому Шульцу продолжать как ни в чем не бывало:
— Загруженность основной работой не позволила нашему новому коллеге закончить свое эпохальное четверостишие. Как только оно будет завершено, его размножат в миллионах экземпляров, и вы будете иметь счастье не только ознакомиться с ним, но и выучить его наизусть. — Шульц переждал, пока утих гул, и тоном школьного учителя сказал: — А сейчас я прочту вам патриотические стихи.
Немец взял с полки увесистый том и, обратив взор к портрету всевышнего, именуемому на Земле иконой, стал читать, слегка гнусавя:
Когда Шульц решился оторвать взор от иконы, он обнаружил, что лишился аудитории. Члены Клуба изящной словесности и гости перебрались в другой конец зала. Там они сгруппировались вокруг заднескамеечников, что-то оживленно обсуждавших.
Шульц захлопнул пухлую книгу и, подойдя поближе, прислушался. До него донесся чей-то выразительный голос, читавший открытое письмо Макслотеру: «…должен заметить, что вы уже многим поднадоели. Если вы потеряли конечности или голову во время боевых действий во Вьетнаме, то вам, конечно, можно посочувствовать. Я знаю, вы развернули бурную деятельность (должно быть, вас действительно здорово зацепило), но, воистину, вы выпустили кишки из многих американцев. и я предлагаю проделать то же самое с вами. Можете прибыть сюда и сразиться с таким старым чудаком, как я, который считает вас дерьмом и готов дать вам в пору вашего расцвета хорошего пинка под зад. Вам это может пойти на пользу и уж, несомненно, кое-чему научит…
На самом деле, я думаю, у вас не хватит смелости драться не то что с мужчиной, но даже с зайцем…
С пожеланиями успеха в ваших расследованиях и с превеликим уважением к вашему ведомству,
Эрнест Хемингуэй».
«Ах, негодяй», — пробурчал себе под нос Шульц, и его рука энергично застрочила донос. А в это время великий бард Англии Вильям Шекспир подхватил и продолжил мысль Хемингуэя:
Такого кощунства Шульц вынести не мог. Он устремился к выходу и с завидной для его возраста скоростью понесся в направлении штаб-квартиры комиссии по делам иммигрантов.
На Земле его определенно хватил бы инфаркт. В лучшем случае инсульт. К счастью для него, он был на небе.
15
ВСЕОБЩЕЕ БРОЖЕНИЕ умов захватило и Ассоциацию философов. Мудрецы, объединенные в этот уважаемый союз, были почти единодушны в своем осуждении следственной вакханалии, творимой Макслотером.
На одном из общих собраний членов ассоциации слово попросил Аристотель. Он привлек внимание к коварным действиям Вселенского департамента расследований и его директора, засылающего соглядатаев во все райские объединения.
— Тиран, — говорил Аристотель, — должен постараться, чтобы от него ничего не ускользало из того, о чем говорят или чем занимаются его подданные; он должен держать шпионов вроде, например, тех подслушивателей, которых всякий раз подсылал Гиерон туда, где происходило какое-нибудь дружеское собрание или заседание; ибо в страхе перед такого рода людьми подданные отвыкают свободно обмениваться мыслями, а если и станут делать это, то скрыть им. свои речи будет труднее. Тиран должен возбуждать среди своих подданных взаимную вражду и ссоры, вооружать друзей против друзей…
Если бы всесильный Макслотер мог подслушать это нелицеприятное суждение древнего мыслителя о его персоне! Увы, райская техника подслушивания и подглядывания еще не вступила в электронную эпоху, а тайные агенты Макслотера в ассоциацию не проникли.
— Чем честнее человек, — утверждал Цицерон, — тем менее он подозревает других в бесчестности; низкая душа предполагает всегда и самые низкие побуждения у благородных поступков.
С ним полностью соглашался Вольтер.
— Кто не любит свободы и истины, — заявил он, — может быть могущественным человеком, но никогда не будет великим человеком. Нашего почитания заслуживает тот, кто господствует над умами силою правды, а не те, которые насилием делают рабов.
Еще решительнее высказался Спиноза:
— Можно ли выдумать большее зло, чем то, что честных людей отправляют как злодеев в изгнание потому, что они иначе думают и не умеют притворяться?
Великий нидерландский философ с негодованием говорил о лозунге «Человек человеку — черт», вывешенном в зале заседаний комиссии по делам иммигрантов. Спиноза выразил уверенность, что основополагающим моральным принципом общества должен быть «человек человеку — бог».
И как-то само по себе пришло решение, высказанное устами Альберта Эйнштейна:
— Действия тех невежд, которые используют свою силу для террора, направленного против интеллигенции, не должны остаться без отпора.
Тут же составили петицию протеста, в которой ученые без обиняков высказали все, что они думают о Макслотере и возглавляемой им карательной службе.
В тот самый час, когда петиция легла на директорский стол, ее авторы предстали перед жаждущей крови комиссией. Заседание было рекордно коротким: нечего было расследовать. Макслотер удостоверился в явке всех подписавших подрывной документ и передал их инспектору Норману для последующего препровождения из…
Наместником в Ассоциацию философов Макслотер направил Торквемаду. Испанец пытался возражать, ссылаясь на то, что борьба с еретиками помешала ему в свое время получить образование.
