— Попробуй уговорить мою женгей,[20] только не ссылайся на меня. В девичьи годы она и пела и играла.
Пока собирали на стол, Сакен взял в руки домбру.
— У наших предков есть кюй, — сказал он, — его называют кюй Тока. Я вам сейчас сыграю его.
Он заметил, что женгей вслушивается в мелодию кюя
— Кайным,[21] может, споешь? — попросила она.
Сакен запел «Манмангер». У него был несильный голос, но он прекрасно выводил мелодию. Когда кончив, сказал:
— Ну а теперь ты, женгей. Пока заваривается чай, исполни, пожалуйста, нам что-нибудь, — и протянул ей домбру.
— Ой, кайным, не помню, когда я пела. Теперь мне разве что «баю-баюшки» петь, — сказала, а сама краем глаза весело поглядывала на Шаймердена и будто прикидывала в уме: что он, как к этому относится?
— Ну спой, чего скромничаешь, — полусерьезно, полушутя сказал Шаймерден.
Как бы нехотя взяла в руки домбру. Заметила, опустив глаза:
— Уважаемый ты человек в нашем доме. Никогда раньше не просил меня. Трудно и отказать.
Помолчала, как бы обдумывая, что спеть.
— В наших омских краях есть песня, которая называется «Снега идут со стороны Актобе», может быть, слыхал когда-нибудь, кайным? — спросила и, не ожидая ответа, запела. Очень приятный голос. И песня, хватающая за душу. Сакен обрадовался — нашел то, что искал.
— Вот и попалась ты, женгей, в мои силки.
Она удивленно посмотрела на него:
— Охотился за куропатками, что ли, кайным?
Сакен попробовал было объяснить суть дела, но куда там — она и слышать не хотела. Куда дену двоих детей? А что скажут люди аула?
— Женгей, мы не будем надоедать вам. Текст перепишем и принесем. Остается только выучить наизусть и исполнить. В день, когда состоится представление, одному из шакиртов поручим, чтобы присмотрел за домом и за детьми, — не сдавался Сакен.
С большим трудом вдвоем с Шаймерденом они ее уговорили.
И снова просторный зал Коммерческого училища. Здесь много казахов и татар. Это последний просмотр перед выходом на «Сибирский вечер». Тут и жюри — из членов «Бирлика». В программе вечера казахской молодежи отведено всего полчаса. «Айтыс Биржана и Сары» Должен сегодня оправдать надежды. Это экзамен и для Женгей, и для джигита, исполняющего роль Биржана.
Это был экзамен и для зрителей, не привыкших еще к подобным зрелищам. Кто бы ни пел, в зале стоял невообразимый шум. Голос веселоглазой женгей не смог его перекрыть. К тому же она стеснялась — ей раньше никогда не приходилось выступать перед такой аудиторией.
Жюри выбрало из всех исполнителей человек десять, Сакена беспокоило, насколько удачно выступит «Бирлик» на «Сибирском вечере». Беспокоило и то, что от Баязита нет ни слуху ни духу.
В один из дней, когда он сидел и готовил уроки, вдруг появился Нуртаза, младший брат Шаймердена.
— Вас вызывает мой ага, — сказал он.
— Никого посторонних нет дома?
— Кто-то приехал из Казани.
Сакен вскочил с места, как будто его укололи иголкой. Наскоро одевшись, побежал, не обращая внимания на Нуртазу. Запыхавшись, вошел в дом. Увидел Баязита.
— Радуйся, кайным, с тебя причитается! — встретила его веселоглазая женгей.
Шаймерден протягивал ему книжечку в белой обложке, напоминавшую тоненький кусок белого хлеба. На обложке вверху написано и дважды подчеркнуто «Садуакас Сейфуллин». Слова «Минувшие дни» набраны ниже жирным, крупным шрифтом. А затем еще пониже: «Издатели — Казахская молодежь (Омск)». В самом низу обложки — слова, набранные арабским шрифтом: «Матбугат Каримия», Казан, 1915», и тут же на русском: «Казань, типография Т. Д. «Бр. Каримовы», 1914».
— А почему так: по-мусульмански написан 1915 год, а по-русски — 1914-й? — спросил Сакен.
— Наверное, потому, что она вышла в декабре, между старым и новым годом, — пояснил Шаймерден.
— Нет, нет, это не совсем так, — возразил Баязит. — Татары в типографии считали, что эта книга выйдет в новом году, потому что совсем немного оставалось дней до рождественского праздника христиан, А я поднес русским печатникам водочки, и они пообещали отпечатать до рождества. 29 декабря весь тираж был уже готов.
— А что такое тираж? — спросил Сакен.
— Эх ты, сын пастуха. Ведь скот баев тоже имеет счет. Каримовы выпустили тысячу штук таких книг — это и есть тираж. Кстати, пятьсот штук они оставили себе, а тебе отдали остальные пятьсот. Они продадут эти книги и деньги положат себе в карман.
Сакен развернул книгу. Красиво выстроившиеся буквы заговорили, запели. И все это благодаря Шаймердену, и Баязиту. Как же мне теперь отблагодарить их за это, подумал Сакен. Ему вспомнилась та бутылка со словом «Ром». Выскочил из дома, даже не ответив на вопрос Шаймердена: «Куда же ты?..»
— Шакирты странный народ, — заметил Баязит. Сакен пришел в винный магазин.
Его взгляд остановился на бутылке со словом «Ром». Но цена! Страшно дорого. За эту цену целого барана можно купить. Хотя в кармане не густо, что поделаешь. Приказчик удивился, когда Сакен сказал: «Заверните мне две бутылки».
— Может быть, возьмете коньяк?
— А что, это тоже вино?
— Да, но чуть дешевле рома. Около пятидесяти копеек сэкономите.
— Хорошо, давайте. — И, схватив две бутылки коньяку, Сакен помчался обратно. По пути забежал в магазин тканей и на оставшиеся пятьдесят копеек купил три метра тонкого шелка для платья.
Влетел в дом, протянул женгей сверток: «Вот вам коримдик»[22]
— Я ведь пошутила, кайным, зачем ты тратишься? — стала отказываться женгей. Но куда же теперь денешься — приняла подарок.
Когда Сакен начал осторожно расставлять коньяк на круглом казахском столе, Баязит смущенно рассмеялся:
— Садуакас, дружок, да ты, оказывается богатей.
— Ну, зачем это надо было делать, скажи? Ведь и взял-то самое дорогое, — корил Сакена Шаймерден.
Налили коньяку и Сакену, который в жизни не брал в рот спиртного. Попробовал было отговориться. Но Баязит заставил, да и вправду грех не выпить в такой радостный день.
Наконец Сакен собрался уходить. Связал в пачку около пятидесяти книжек — приготовил взять с собой.
— А это вам, — протянул одну книгу Баязиту. Тот в ответ, еле ворочая языком, съязвил:
— Ай-ай, казах. Книгу-то дарят с автографом.
Сакен не совсем понял, что это значит. Но он слышал, что авторы дарят свои книги с собственноручной подписью. И он вывел на внутреннем листе: «Уважаемый Баязит-ага, всю жизнь обязанный за ваш труд Сакен Сейфуллин. 25 марта, 1915 г.».
— Вот теперь все в порядке, — удовлетворенно пробормотал Баязит.
И Шаймердену тоже подарил Сакен свою книгу.
Слух о том, что «вышла книга Сейфуллина», поднял на ноги весь интернат.,
Александр Иванович Покровский перед началом урока поздравил Сакена:
— Ну, Садуакас, с удачным началом.
Сакен, вынув из нагрудного кармана, словно из-под сердца, завернутую в красивую бумагу книжечку, подарил своему наставнику.
