– И что ему здесь надо, этому турку…
– Будто не знаешь, – скривив губы, проговорила какая-то старуха. – Высматривает, нет ли какой пташки для него.
– Чтоб его холера побрала!
– Чтоб ему пусто было!
– Чтоб наши беды пали на его голову!
– А вон та толстуха кто?
– Его жена.
– А ей что понадобилось?
– А вон еще одна. У него, у проклятого, две жены, что ли?
– Да это не жена.
– А кто?
Женщины приподнимались на носки и отталкивали одна другую, стараясь рассмотреть знатных господ.
Гафур-бей, его супруга, какой-то господин в очках и с ним дама, все одетые по французской моде, сидели недалеко от священника на скамье, предназначенной для епископа и других высокопоставленных служителей церкви, и внимательно следили за службой. Изящная дама время от времени щелкала фотоаппаратом, висевшим у нее через плечо.
– Да что ж это она, несчастная, делает?
– Что делает. Не видишь, что ли? На карточку нас снимает.
– Здесь, в доме господнем?
– За его высокое величество, короля нашего Зогу Первого, господу помолимся! – тянул отец Митро.
Дама щелкнула аппаратом, наставив его на священника.
– И за светлейших принцесс господу помолимся!
– Аминь!
– Господи помилуй! – вступил хор.
Во дворе церкви крестьяне с пасхальными свечами в руках христосовались друг с другом и тюкались носиками крашеных яичек.
Пробираясь к выходу из церковного притвора, Силя натолкнулась на Гафур-бея и даму с фотоаппаратом. Бей уставился на нее и шепнул что-то даме. Та вскинула аппарат. Силя не успела опустить голову, раздался щелчок.
– Все, сняла тебя на карточку, – засмеялась Валя.
– Вандё, а где отец?
– Погляди, Силя! Я вот этим яичком целых шесть штук раскокал!
– Пошли домой.
– Подожди, я побьюсь с Кичо. Давай, Кичо.
– А оно у тебя настоящее?
– А какое же?
– Ну-ка, дай посмотрю.
Кичо повертел яичко в руках, попробовал его на зуб.
– Я боялся, может, оно у тебя каменное.
– Скажешь тоже! Давай-ка и я твое проверю!
– На, проверяй.
Вандё тоже повертел яичко, попробовал на зубок.
– Ну, подставляй.
– Ладно. Бей.
Вандё ударил по яичку и расстроился.
– Твое треснуло, – обрадовался Кичо, – давай его сюда.
– На, бери. Подумаешь, стану я плакать из-за одного яйца. Я целых шесть штук выиграл. Во, смотри. – Он оттопырил карманы.
Дома Лёни спросил:
– Ну как, сестра, причастилась?
– Да.
– Счастливая ты, все грехи тебе простили, – пошутил он.
– И я причастился! – доложил Вандё.
– И тебе грехи простили?
– А тебе?
– А у меня нет грехов, малыш. Это только у вас!
Миновала пасха, как привычный поворот на долгом и однообразном пути крестьянской жизни.
Потеплело.
Крестьяне начали сев. Еще до света запрягали волов и отправлялись в поле. Возвращались поздно вечером, усталые, измученные, еле волоча ноги.
Через неделю после пасхи, во вторник, Лёни отправился в город. Он взял с собой Вандё – пусть проведет денек со своим приятелем Агимом. Кози уехал в поле. Управившись с делами по дому, Силя уселась на рогожу и принялась латать одежду. Солнце припекало, но в лачуге было прохладно. День стоял тихий. Жаркую тишину изредка нарушали своим кудахтаньем куры. Через оконце в лачугу падали косые лучи солнца, в них роились мириады пылинок. Издалека доносились размеренные удары кузнечного молота. Силя шила, а мысли ее были далеко. Она прослышала, что отец собирается устраивать ее помолвку, и гадала, за кого же ее выдадут. За молодого или за старика? А зачем ей выходить замуж? На кого она оставит отца, братьев? Как они тут будут без нее? Лучше бы Лёни первый женился и привел в дом жену.
Вдруг кто-то загородил окно, и на мгновение в комнате стало темно.
Силя подняла голову.
Никого.
Она снова принялась за работу.
У входа послышались шаги.
– Это ты, отец?
Никто не ответил. Она услышала скрежет задвигаемого засова на входной двери, хотела встать и посмотреть, кто там, но застыла на месте от неожиданности: в дверях стоял Гафур-бей. Он загородил дверной проем своим массивным телом и как-то странно смотрел на нее.
Она замерла, стоя на коленях. Шитье и игла выпали у нее из рук.
– Не бойся, Силя!
Она вздрогнула. Он даже знает, как ее зовут!
– А где Кози?
Она не ответила. Увидев, что он отошел от двери, она вскочила и кинулась к выходу.
– Я позову его, – сказала она, стараясь казаться спокойной. Сердце у нее билось, как птица в клетке.
– Не надо. Останься тут.
– Пустите, я пойду.
– Останься! У меня к тебе дело.
Схватив за руку, он притянул ее к себе. Она обмерла от ужаса.
– Послушай, Силя, – мягко проговорил он, отпуская ее. – Я принес тебе фотографию. Помнишь, тебя сфотографировала та итальянка, на пасху? Смотри, как ты хорошо получилась!
Она попятилась, а он, протягивая фотографию, надвигался на нее. Она прижалась спиной к стене. Дальше пятиться было некуда.
– Почему же ты не берешь? Возьми, я принес ее тебе.
Она не шелохнулась.
– Ну чего ты испугалась, глупышка? Я ведь тебя люблю. Как увидел тебя, ни о ком и думать не могу. Ты разве не поняла, почему я тут всю зиму пробыл. Ну, не упрямься.
Он схватил ее за руки и притянул к себе.
