Гамзина, которые были ложью; и надежда, что это не может ускользнуть от того, в кого Федор так верил.
Но в динамике только потрескивало, молчание Автономова затянулось. А может быть, он и вообще ничего больше не ответит, удовлетворившись объяснением Гамзина. В конце концов, Тамара Чернова всего лишь диспетчер и совсем не обязательно начальнику стройки публично ссориться из-за нее с начальником района.
Но Автономов не отмолчался. Когда все на эстакаде, в том числе и Греков с Федором, уже перестали надеяться, опять взрокотал его голос:
– Отелло мстил крупнее.
Никакими другими словами и никаким другим способом нельзя было бы уничтожить Гамзина столь бесповоротно. Обычно из всех зазубрин в характере у Автономова всего труднее Грекову было мириться с его беспощадными приговорами людям. Одним только вскользь брошенным словом он мог уничтожить человека, тут же об этом забывая и удивляясь потом, что люди об этом помнят. Но за эти только что услышанные слова Греков был согласен простить ему многое.
Вскоре он увидел, как Гамзин вышел из своего КП на эстакаде и, ссутулив покатые плечи, с непокрытой лысеющей головой, побрел по плотине, по рельсам. Свою шляпу он, должно быть, забыл на КП. Машинист въезжающего на эстакаду поезда с бадьями долго давал ему предупредительные сигналы и все же вынужден был резко затормозить, почти толкнув его буфером. Только после этого Гамзин взглянул прямо перед собой, молча обошел мотовоз и стал спускаться с откоса плотины к поселку.
И вот уже над эстакадой и котлованом ГРЭС вместо громоподобной октавы разнеслось сопрано Тамары Черновой. Услышав его, все вдруг сразу подумали о том, о чем за эти часы почти успели забыть. Пока
Чернова отсутствовала, все думали только о том, что при ней еще никогда не случалось на эстакаде такого затора. Теперь же, увидев за стеклом будки ее кукольную головку, все мгновенно вспомнили еще и о том, какой у нее характер. И тому, кто первый успел об этом забыть, первому же и пришлось вспомнить.
Тамара раздельно и отчетливо, так, что каждое ее слово было слышно всем, осведомилась у крановщика Матвеева, не уснул ли он там на перине под облаками, а если нет, то почему ловит ворон и не берет с платформы бадью с бетоном. Все, кто был во все посвящен, онемели и немедленно воспылали к Тамаре негодованием за ее неблагодарность. Но только не сам Игорь. Нет, он не уснул под облаками. После выговора, полученного от Тамары, он еще секунду, не больше, продолжал оставаться в оцепенении, слушая эхо ее голоса над эстакадой, и тут же стрела его крана, захватив с платформы мотопоезда бадью, отнесла ее под эстакаду в блок и, опорожнив, вернула на платформу. А диспетчер Чернова уже во всеуслышание гоняла машинистов мотопоездов за то, что они оборачиваются по рельсовому кругу от бетонного завода до эстакады и обратно как черепахи.
И потом все услышали, как опять включился в связь Автономов, спрашивая у диспетчера сводку об укладке бетона в железобетонную часть плотины.
– Пятьсот семьдесят кубометров, – ответила Тамара Чернова.
Услышали все и то, как Автономов при этом заявил:
– Приглашайте на свадьбу.
– У вас все? – надменно поинтересовалась Тамара Чернова.
– Только не зазнаваться, – предупредил Автономов.
И он коротко засмеялся. Можно было понять, что иного ответа от диспетчера Черновой он не ожидал.
15
Теперь можно было и Грекову ехать в управление к Автономову. Еще на правом берегу он узнал, что после того как дочь Автономова внезапно уехала в Москву, его опять уже с семи часов утра можно застать на месте.
Встретил он Грекова в своей обычной манере, не вставая из-за письменного стола:
– Тебя там не завербовала какая-нибудь казачка?
– Еще нет, – в тон ему ответил Греков.
– Смотри, Валентине Ивановне доложу, – Автономов бросил изучающий взгляд на Грекова. Не вступая в борьбу с его взглядом, Греков перевел глаза на стеклянный экран с плавающими по нему силуэтами кранов и вспышками электросварки.
– А не загордишься ли ты, если я скажу, что с каждым днем мне все больше недостает твоего мрачного лица? Пожалуй, в будущем нам не следует расставаться на такой длительный срок.
– Чем же оно тебе показалось мрачным?
– Во всяком случае, без признаков бурного веселья. – Зеленовато-желтые зрачки у Автономова мерцали. – А еще, мне кажется, уже пришло нам время и поскрежетать в интересах дела сталью. Давно не скрещивал с тобой клинок. Вот и теперь ты, конечно, нагрянул ко мне из станицы неспроста. Выкладывай.
Так и было: опять на Автономова накатило. То, что Греков лишь пожал плечами, уже не на шутку вывело его из себя.
– Нет, на этот раз перехватить инициативу я тебе не дам. Ты что же, хочешь, чтобы я здесь так и варился в собственных грезах, как рак в пиве, и совсем не знал, что творится у меня под носом?
Глаза у него уже побелели, из радужной глубины зеленовато-желтых зрачков поднялась муть.
– Всего, конечно, и ты не можешь знать…
Перебив его, Автономов совсем по-львиному взмахнул гривой волос.
– Удивляюсь, Греков, как даже такие, не совсем обиженные своими родителями люди, могут на всю жизнь оставаться в плену готовых формул.
