— Неужто наше пэтээр не берет? — усомнился Чакан.
— Стреляй, Куприян!
Смяв гусеницами кусты терновника, танки вломились в сады. На больших оборотах взвыли моторы.
— Что же ты молчишь, Куприян. Бей!
Но Куприян не ответил. Выпустив из рук приклад противотанкового ружья, он прислонился плечом к земляной стене, медленно сползая вниз. Ноги его подгибались, он тихо садился на дно окопа.
Горе и злоба стиснули сердце Чакана. Он налег плечом на бруствер, тщательно целясь. Передний танк, тяжело переваливаясь, на минуту приоткрыл бок. Чакан выстрелил и подбил его.
Другие машины, сокрушая деревья, прошли через сады. На их пути к хуторам оказалась неширокая, но крутобережная речка. Спустившись к ней, танки напоролись на замаскированные саперами в воде мины и попятились. Лишь один, переехав речку, вскарабкался на высокий берег, ринулся вперед. Повалив колодезный сруб и подмяв под себя плетень, ворвался на большой колхозный двор.
Навстречу ему из-за угла амбара артиллерийский противотанковый расчет на руках выкатил совсем небольшую пушчонку. Вздрогнув, она в упор ударила по башне танка.
Огромная машина круто остановилась, из ее щелей повалил дым. Люк танка отодвинулся, из него выпрыгнул небольшого роста танкист с непокрытой головой и, развевая полами серой шинели, побежал в степь. Его догнала пуля. Взмахнув руками, он уткнулся лицом в смешанный с конским навозом снег.
Другой — долговязый танкист, вылезая из люка подбитой машины, высоко поднял над головой руки в черных кожаных перчатках.
Как порубленные осколками хуторские сады, редел полк. В эскадронах оставалось по двадцать- тридцать сабель. Из-за гребня балки уже показались башни четвертой волны атакующих танков.
Луговой с удивлением оглянулся, не услышав, а скорее почувствовав у себя за спиной присутствие Остапчука.
— Уже вернулся? Капитана Агибалова до места довел?
Остапчук потоптался под его взглядом.
— Ни, товарищ майор, не довел.
— Я тебя под трибунал отдам, Остапчук.
— Отдавайте, товарищ майор. Там у них и за кручей снайпер сидит.
— Убит? — испуганно спросил Луговой.
— Ни, только ранение у голову. Он зараз без памяти, товарищ майор.
— Где же он?
— Тутечко рядом, у сарае лежит, — оглядываясь на стену сарая, сказал Остапчук. — Дюже он тяжелый, на себе тащить.
«А я еще не успел и с Мариной поговорить», — вдруг подумал Луговой и тут же сам устыдился своей мысли.
По единственной дороге, еще связывающей между собой хутора тонкой ниточкой, то и дело прерываемой минометным и пулеметным огнем, проскочил с КП дивизии в полк к Луговому «виллис». Только что отхлынула четвертая волна атакующих танков, попавших с обоих флангов под огонь противотанковых ружей, и Луговой с Остапчуком разложили на патронном ящике свой сухой паек, надеясь успеть позавтракать перед новой атакой, как «виллис» вдруг круто свернул к ним из-за лесополосы за стену каменного сарая, завизжав тормозами, остановился как вкопанный.
— А-а, прозевали снайперы генерала Шевелери! — спрыгивая с «виллиса», торжествующе сказал генерал Рожков, но тут же голос у него потускнел. — Надо прорываться, — сказал он Луговому.
— Да, пора, — подтвердил Дуговой.
— Будем пробиваться через сады. Но кто-то должен остаться здесь. — Рожков выжидательно посмотрел на него.
— Я останусь, — сказал Луговой.
— Я это знал, — голос Рожкова дрогнул. — Я тоже остаюсь с твоим полком.
— Нет, товарищ генерал, — быстро возразил Луговой. — Вы не имеете права рисковать. Вам выводить дивизию из кольца.
— Ты прав. — Рожков помедлил и устало продолжал: — Я перед тобой виноват, Луговой. Не перебивай! — Рожков нахмурился, заметив его протестующий жест. — И перед тобой, и перед всеми, и перед ним. — Луговой понял, о ком говорил Рожков. — Вы предупреждали меня, а я, — он замолчал. Черты его лица снова затвердели. — В контратаку переходим через час. Чтобы отвлечь их внимание, ты открываешь огонь из всех огневых средств.
— Товарищ генерал, я попрошу вас взять с собой в «виллис», — Луговой помедлил, — моего раненого начштаба Агибалова.
Рожков посмотрел на него.
— Уже и его?
— Да, товарищ генерал.
— Где он?
— В сарае на носилках лежит.
— Что ж, нового начальника штаба у меня для тебя нет. Придется пока обходиться самому. — Он еще внимательнее посмотрел на Лугового — Не беспокойся, прикажу, чтобы сразу же доставили в госпиталь. Военврач Агибалова не жена ему?
— Жена, — подтвердил Луговой.
— С тобой остаются два эскадрона и артдивизион.
Луговой знал, что в артдивизионе уцелела только одна батарея. Рожков прочитал его мысль.
— Конечно, этого мало. Но, кроме этого, я еще вынужден буду взять у тебя эскадрон Чакана. Он пойдет во главе прорывающих.
Луговой быстро подсчитал: с ним останется не больше ста человек. Продержаться с такой горсткой людей будет почти невозможно.
— Этого достаточно, — вслух сказал Луговой.
— Мало, — спокойно возразил ему Рожков. — Но если продержишься до заката, мы сумеем тебе помочь.
За спиной его вырос ординарец, держа в руке голубоватый листок.
— Что такое? — обернулся к нему Рожков.
— Радиограмма из штаба корпуса.
— Вот видишь, Луговой, — прочитав радиограмму, обрадованно сказал Рожков. — Я не ошибся. Шестая дивизия брошена нам на помощь. А до этого, Луговой, огонь из всех огневых средств. И распорядись, чтобы Агибалова перенесли ко мне в «виллис».
Двое казаков вынесли из сарая на носилках завернутого в серое солдатское одеяло Агибалова, устроили его на заднем сиденье «виллиса». Рядом с ним села медсестра из первого эскадрона Фрося. Перебинтованная голова Агибалова с плотно закрытыми на гипсово-белом лице глазами оказалась у нее на плече. На мгновение Луговой встретился с ее взглядом и вдруг вспомнил слова, услышанные им в роще из- за скирды: «Глупая ты, Ефросинья. Война войной, а все идет своим чередом».
Да, несмотря на войну, все идет своим чередом, даже и она не может остановить то, что управляет людьми. Иногда и помимо их воли. Но она же и заставляет их считаться с тем, что не предусмотрено никакими правилами и законами в обычной жизни. И ничего невозможно предугадать, не может и он, Луговой, теперь сказать, что будет с ним и с Мариной, если, конечно, судьба в дальнейшем пощадит их. Смогут ли они тогда сами распорядиться ею, независимо от других, кто так или иначе связан с ними. А теперь все сразу и, может быть, совсем непоправимо осложнилось. И он опять вспомнил то, что услышал тогда в роще из-за скирды, но уже другие слова: «Нехорошо мы с тобой делаем… Кругом льется кровь, а мы…»
Через полчаса скрытое движение началось в расположении первого эскадрона в садах. Люди покидали окопы, накапливаясь за стенами домов, за скирдами соломы. Украдкой оглядывались на темно-
