Товарищи

Когда, над Брашовом сгорая,
Заря являет в вышине
Костела глыбу, то другая
Картина мнится мне в окне:
Навзрыд тоскующему взору
Вдруг подступают купола
Новочеркасского собора,
Над степью, выжженной дотла.
Не потому ли, что в придачу
Из врат, раскрытых напролет,
Орган дивизиям казачьим
За подвиг славу воздает.

Румыния, Брашов, 1944 г.

* * *

Еще на лестнице и редакции
Его не замерли шаги,
А ты уже спешишь, ротация,
Размножить эту информацию,
В свинец отлитую. «Погиб».
И нет надежды, что Бурков[15]
В ответ рыдающим девчатам
Пошлет назавтра «опечатку»
Рукой дрожащей в машбюро.
А рядом, в том же самом номере,
Статья, короткая до слез,
Которую с аэродрома
Еще вчера курьер привез.
Как строчки пулеметной ленты,
Те строчки в запахе сосны:
«От вашего корреспондента
Из партизанской стороны».
Кабина «Дугласа», в пожаре
Теряющего высоту,
И сердце, сжатое в ударе,
Простреленное на лету.
В крови в кармане гимнастерки
Осколки вечного пера,
В крови и он, блокнот потертый,
Со строчкой, начатой вчера.
Еще на лестнице в редакции
Его не замерли шаги,
А ты уже спешишь, ротация,
Размножить эту информацию
Необратимую: «Погиб».

* * *

Н. И. Селивановой

Со звоном шпор посеребренных
Вы появились на коне,
Живым подобьем амазонки,
Когда-то виденной во сне.
И не лампасов, а пожаров
Свергалась бурная волна
С густого неба и бежала
По вашим синим шароварам,
Спадая вниз на стремена.
И даже сам казак завзятый
Не смел при случае сказать,
Что там, под буркою крылатой,
Летит, отвагою объятый,
В седле высоком не казак.
Когда ж, с погонами по чину,
В папахе, сдвинутой на бровь,
С глазами иссиня-стальными
В блиндаж входили вы, мужчины
Смолкали сразу про любовь.
С мужскою долею обвенчаны,
Иной не ведая игры
На этой, горем изувеченной
Земле, в себе вы женщину
Не признавали до поры,
Пока вот так же, из барханов,
И так же, шпорами звеня,
Но появился Селиванов[16],
Чтоб взять при зареве багряном
За чомбур вашего коня.

* * *

Валентину Овечкину

Через Курск проезжая,
Опять посыпаю я рану
Пеплом памяти горьким
Из урны ушедших времен,