Товарищи

Сенокоса пора
На пороге июньского леса,
По колено стоящего
В чистой траве луговой,
Затянула с утра
В ароматы зеленого детства,
По росе шелестящего
Быстрою пяткой босой.
Или это в трепещущей
Дымке оранжевой,
Зацепив с полевого стана
Сенокоски свои на заре,
Не чужая мне женщина,
А ты, моя ранняя,
Управляешься с планом
За всех фронтовых косарей?
И тогда уже просто
Вернуться в июнь сорок пятого,
Только радостным взором
И стоит еще приналечь:
Навалились на косы,
Из вагонов попрыгав, солдаты,
На бегу гимнастерки
Срывая защитные с плеч.
А когда уже к вечеру,
До пояса все золоченые,
Отмахают герои
По лугу до самых берез,
То не лес им навстречу
Толпой забелеет, а жены
Принесут им парное
Молоко из села на покос.
И любому, кто в это
Не поверит, без всяких усилий
Я ответить сумею
Наотрез на закатном лугу,
Что иначе ведь летом
Никогда и не пахнет Россия,
И недаром же ею
Надышаться и я не могу.

* * *

Хачиму Теунову

Опять меня струя нарзана
Знобит, бодрит и горячит,
И надо мною из тумана
Гора двугорбая торчит.

Вдали ее я не тоскую
(И лгать об этом не рискую),
Мне дорог мой казачий дом,
Но почему же так волнует
Мираж на фоне голубом.

Твоим степям, земля донская,
Не изменить мне никогда,
Но если есть еще какая
Земля, до боли мне родная,
То это только Кабарда.

Я каждой клеточкою русский
И не хотел бы быть иным,
А все же там, в ущелье узком,
Живет под шапкою Эльбрусской
Мой брат по имени Хачим.

* * *

Уже я уставал
От этой англо-русской,
С узором мавританского резца,
Надменной старины,
Изысканной, безвкусной,
Под сводом Воронцовского дворца;
Ужо меня извел
И голос этот нудный
Экскурсовода нашего, пока
За ним я не набрел
На мраморное чудо
С улыбкой, сбереженной на века.
Все изменилось вдруг
И встрепенулось сразу,
И явственно сумел я уловить
Витавшее вокруг,
Подвластное приказу
Из этих самых уст: «Гори, письмо любви».
По стенам зал
Блеснуло, пробежало