просидел над ней, перечитывая, не смыкая глаз.
Но и теперь, когда вынянчанная им дивизия становилась ядром Донского кавкорпуса, командиром его все же назначили не того, кто, может быть, больше всего ждал этого дня.
— Я вашу заслугу, Сергей Ильич, высоко ценю, — нарушая молчание, сказал Милованов. — Но согласитесь, что лошадь теперь, скорее, стала транспортной единицей. Никто не опровергнет традиций Первой конной, но и время не стояло на месте. Традиция и инерция не одно и то же.
— Я же, Алексей Гордеевич, не совсем наивный человек.
Холодный ветер насквозь пронизывает бурунную степь. В тумане чадят костры. Подкладывающие в них курай руки не спешат отдергиваться от огня.
— Теперь бы к любушке притулиться.
— К ней, может, фриц притулился…
— Н но! Я таких шуток не терплю.
— А фрицы и не шутят.
— Я сам с собой так надумал. Если узнаю, что они мою семейству испоганили, первого же пленного живьем запалю.
— Начальство велит с ними вежливо поступать.
— И я вежливо. Пожалуйте, скажу, жариться.
— Пока он с оружием, мы с ним воюем, а руки поднял — это уже не враг.
— Кабы они тоже так. У них в лагерях наши тысячами мрут.
— А что, Степан, когда мы в Германию взойдем, сможешь ты тоже их детишков шашкой порубать или штыком поколоть?
— У меня своих — девочка шести годков и сынку третий. Дети безвинные.
Отблесками костров выхватывает из темноты лица.
— Ну а за Георгии что он тебе сказал?
— Раз ты, говорит, их не дома за печкой заслужил, то и держи на виду. Но не мешало бы вскорости к ним новый орден прибавить. Для комплекта.
— На сына ты ему намекал?
— Пришли, говорит, его ко мне. Я ему напомню, как всегда казаки уважали своих отцов.
— А как же они, папаша, уважали? — спрашивает у самого уха Чакана вкрадчивый голос.
Из-за плеча Чакана в светлый круг костра выдвигается молодое, безусое лицо с таким же, как у отца, коротким, круто вырезанным носом. Все поднимаются с земли, но Дмитрий жестом усаживает их. Один Чакан не оглядывается и не встает с места, продолжая ворошить палкой в костре.
— А так, чтобы из-за сына никто отцу по глазам не бил за то, что время уже зимнее, а кони до сей поры на летней подкове. И попон нету, хоть сам ложись на лошадь сверху, грей. Махорку вчера опять не подвезли. Не мешало бы уже и по стопочке отпущать. В старой армии…
— Опять при царе! — резко перебивает Чакана сын, — Ты бы еще с собой старые погоны из сундука взял.
— Что ж, раз воскресили генеральский чин. Мне сам Милованов…
— А внеочередной наряд до лошадей ты сейчас от меня получишь, — тихим голосом говорит Дмитрий.
— За что? — вставая, спрашивает Чакан. Ноздри вздрагивают у него, нос становится еще короче. В эту минуту отец и сын, как никогда, похожи друг на друга.
— За агитацию, Дмитрий повышает голос. — Коней за временным неимением попон укрыть плащ- палатками и мешками. От огня далеко не отгонять.
Голос у него уже гремит. Лошади у коновязей стригут ушами.
Рано утром подошли к раскинувшемуся на солончаковом бугре селению. Далеко левее его, над голубой чертой горизонта виднелись белые кварталы и трубы, купол колокольни.
— Что за город?
— Моздок. Не слыхал?
— Туда пойдем?
— Нет мимо. До самого Дона, говорят, степью.
— И все в седлах?
— На этот бугор, должно, на карачках полезем.
— Что-то не возьму в толк, немец отступает, а нам приказано опять окопы рыть.
Легко поддавалась под лопатами супесная земля. Черное кружево траншей быстро опоясало подошву бугра.
— Чуете, наша артиллерия загудела?
— Сейчас и немцы начнут кидать.
Густоголосый гул потряс степь. С травы облаком вспорхнул иней. С дальнего буруна взлетел беркут. Струей горячего воздуха зацепило его крыло, он покачнулся, но тут же и выравнялся, набирая высоту.
Вдруг стало тихо. Поднявшийся уже высоко над степью и замерший на раскинутых крыльях беркут вздрогнул, словно испугавшись этой тишины. У подошвы бугра из окопов встали люди и полезли наверх.
Когда поднялась первая волна атакующих, из-за бугра, огибая селение с двух сторон, показались немецкие танки. Спешенные кавалеристы, не успев добежать до селения, повернулись и, ссутулившись, потрусили к окопам. Ударившие им в спины пулеметы, взбили рыжеватые столбики пыли.
Отхлынувшая волна атакующих успела, добежав до окопов, скатиться за брустверы. Но убитые и тяжело раненные остались лежать на бурьянистом поле. Только некоторые поползли к окопам, слыша за собой лязг гусениц. Молоденький кавалерист с непокрытой белокурой головой спешил, подтягивая на руках тело, волоча перебитые пулеметной очередью ноги. Обессиливая, ронял в бурьян голову и опять полз. За ним тянулся кровавый след. Он затравленно оглядывался через плечо и, вбирая голову в плечи, полз, окрашивая кровью бурьян.
Танки перекатывались через бруствер и, вздымая пыль, спускались вниз. Со своего КП на склоне кургана Луговой насчитал восемнадцать машин. Но из-за бугра лезли новые, сначала показывая верх башни, потом жерло орудия и, наконец, траки гусениц, несущих серый громыхающий корпус.
Рев моторов заполнял степь. Беркут, раскинув крылья, крестом стоял в небе над стадом идущих танков.
На полдороге к окопам танки открыли огонь из пушек. Большинство снарядов легло перед окопами. Загорелся бурьян. Ветер тянул на юго-восток, бурый дым заползал в окопы, удушая гарью.
— Термитными стреляют! Сидеть в окопах! — приказал командир эскадрона Дмитрий Чакан.
— Раненые горят! Раненые!! — закричали в окопах.
Ветер гнал огонь по полю, вокруг раненых взлетали клочья пламени. Молоденький кавалерист с перебитыми ногами, оглядываясь, спешил уползти от пожара, но за ним неотступные потоки огня дочерна вылизывали землю.
Медсестра с сумкой вылезла из-за бруствера и на четвереньках быстро поползла вверх по склону на бугор. Из-под ее ног осыпался песок.
— Кто это, Куприян? За дымом не видно.
— Кто же еще? Фроська.
Медсестра Фрося карабкалась на бугор. Тягуче ревел ей навстречу ветер, дыша жаром. Сумка с красным крестом сползла со спины на живот, путаясь в ногах. Вскидывая глаза, Фрося видела подступающую к ней бушующую лаву.
Сгорая, трещал старый бурьян. Трещало и хрустело все поле по склону бугра, вздымаясь красными и синими языками.
Танки, разворачиваясь, полукружьем охватывали окопы. Луговой уже насчитал тридцать четыре машины. Центр полукружья отстал, фланги выдались вперед. В центре шли желтые, как песок, машины.
— Позвонить в ИПТАП? — спрашивал начштаба полка Синцов.
