– Рауль, делай что-нибудь, останови кровь! Так нельзя! Нельзя! Это не тот выход! Мы ошиблись! Дай шнурок! – выдержка отказала мне, и я вновь поддалась отчаянию и панике. Схватив Рауля за руку, я с силой сжала ее выше ран, заставив парня поморщиться от боли.
– Черт тебя побери! – выругалась я по-русски после того, как он настойчиво высвободил руку и поднял ее. А кровь продолжала стекать, заливая пол, заливая его джинсы и мою одежду, заливая, заливая…
– Что мне делать?!
– Успокоиться, – невозмутимо ответил он.
Это какой-то театр абсурда – то, что происходит. Я схватила зеркало и перевернула его, чтобы убедиться, что мы не сошли с ума.
С него не пролилось ни капли. Будто Рауль и не сцеживал на него свою кровь. Куда все подевалось? Впиталось в трещины между осколками? Но фанера задней стенки – сухая.
Рауль, увидев, как я растерянно осматриваю зеркало, засмеялся – тихо, но радостно, как ребенок.
– Получилось… – прошептал он. Но, в противовес его словам, уже на нашей половине подвала взорвалась лампочка. Осталась только одна – та, которая висела прямо над нами.
– Оренсе? – донесся от двери испуганный голос Чави. – Вы там живы?
– Куда мы денемся, – пробормотал Рауль. – Что там… с пожаром?
– Дымом уже здесь воняет, – ответил Чави. – Не чувствуете?
Я положила зеркало. Напрасно… Помощь не успеет. Показалось ли мне или нет, но какая-то тень мелькнула в осколках. Из самого большого протянулась ко мне чья-то кисть с растопыренными пальцами – тонкая, белая, девичья. В другом я увидела искаженное мукой лицо. Заметив, что из-под бедра Рауля выглядывает шнурок, выдернула его. Рауль не противился. Так крепко, как могла, перетянула ему руку, не представляя, правильно ли делаю это. Мне никогда не доводилось оказывать кому-либо медицинскую помощь, и все знания, полученные в далекие школьные годы на уроках безопасности жизни, давно выпали из памяти.
Наверное, я что-то сделала не так, потому что кровь как шла, так и продолжала идти. Я для надежности крепко схватила Рауля за руку повыше ран.
– Скажи, что мне сделать? Как остановить?.. – прошептала я, обнимая любимого.
– Поцеловать меня, – ответил он – совсем не то, что я ожидала. – И поверить. Просто поверить… В мою любовь.
Отстранившись от Рауля, я обнаружила, что с его руки больше не стекают капли, а зеркало теперь – молочно-белое, будто затуманено изнутри густым дымом.
– Рауль? – позвала я. Но он промолчал. И ресницы прикрытых глаз не дрогнули. И когда я вновь поцеловала его еще теплые губы, он уже не ответил на мой поцелуй.
… Я не понимала, что происходит вокруг. Не понимала, почему нас пытаются разлучить – меня и Рауля, ведь мы с ним срослись сердцами в одно – как сиамские близнецы. Если не бьется его, то мое будет биться за двоих. Я ругалась с этими незнакомыми людьми, которые пытались разнять мои руки, стискивающие в судорожном объятии его тело. Кто эти люди, какое они имеют право разъединять нас? Я кричала и плакала – без слез, потому что выплакала их еще во время короткого, длинной в наше быстротечное счастье, поцелуя. Я никак не могла понять, как он мог так поступить со мной – бросить именно тогда, когда я ему поверила. Он столько раз просил меня верить ему, пытался завоевать мое доверие – разбился не на дороге, а о мое неверие, упустил, но не утратил надежду разыскать, зная лишь мое имя. Шаг за шагом он лечил мои раны поцелуями, взглядами, прикосновениями. Растапливал недоверие заботой, встревоженными вопросами, ежедневными звонками, долгими разговорами, объятиями… Но когда я ему поверила, обманул самым жестоким образом.
Я отказывалась вставать на ноги, потому что под ними уже больше не было почвы. И неба, в котором я парила, теперь тоже не было. Я оказалась зажата между двумя каменными плитами. Могильными? Может быть.
И все же меня оторвали от него. Кто-то сильными руками подхватил меня, легко, словно пушинку, перекинул через плечо и понес. Давид. Предатель Давид. Не друг, а предатель. Разве бы друг оторвал меня от самого дорогого, что у меня было?
А что было дальше, я не помню.
Ничего.
Потому что для меня все закончилось.
Сеньор Анхель переступил порог дома, прошел через длинную столовую, гладя отполированные временем и ладонями спинки стульев. Эти стулья были приобретены в лавке его отца, которую продолжал содержать по сей день Анхель. Люди уходят, а у предметов жизнь куда более долгая. Они пережили не только несколько поколений владельцев, но и уцелели при двух пожарах. Как вот этот буфет и стол.
Анхель открыл дверь, ведущую на лестницу, но в последний момент передумал подниматься: что ему делать сейчас там, среди рабочих, восстанавливающих второй этаж после пожара? Там такие специалисты, что он, знающий толк лишь в старинных вещах, но ничего не понимающий в ремонтных работах, будет лишь мешать. Да и выгоревшая комната – та самая – невольно напоминает о другом пожаре, в котором погибла Мария.
Анхель прошел через хозяйственный блок и вышел на другую лестницу. Даже здесь еще чувствовался запах горелого пластика и «химии», которой тушили огонь.
Проклятый дом, обреченный на пожары… «Мышеловка», как выкрикнул ему, хозяину дома, в лицо один из гостей. Того парня можно понять. Это страшное упущение Анхеля – позволить дому остаться ловушкой. Даже после того, первого пожара… Но ему так хотелось по возможности сохранить все, что не тронул огонь, в том виде, в каком помнила Мария. Ту же старую дверь, окна… Всего лишь потому, что так было при жизни девушки.
Анхель спустился в подвал, прошел дальше, за решетчатую дверь. Здесь все и случилось… Вначале он увидел впитавшиеся в каменный пол темные пятна. Затем ему на глаза попалось и само зеркало. Пожилой мужчина присел над ним, боязливо тронул пальцем молочно-белое, будто умершее, стекло, с неприязнью покосился на паутину трещин. Проклятое…
…Отец рассказал ему, что зеркало принесла в лавку одна пожилая сеньора, которая распродавала все из своего выставленного на продажу дома. Она много чего предлагала, но это старинное зеркало оказалось самым ценным. У той сеньоры долго, в муках, от неизлечимой болезни умирала молодая дочь. И зеркало, круглосуточный свидетель ее страданий, впитывало в себя крики, стоны, проклятия больной. До тех пор, пока бедная девочка, не выдержав мук, не вскрыла себе вены. Ох, если бы Анхель знал об этой истории раньше… Не прошло и недели после покупки зеркала отцом Марии, как в их доме случилась трагедия.
Никто, конечно, не связывал тот пожар с проклятием зеркала. Только Анхель, но держал это в секрете. А кто бы ему поверил, расскажи он о своих предположениях? Сгорела дотла комната Марии, огонь уничтожил ее тело. А проклятое стекло, пережив пожар, впитало в себя новые несчастья.
Мария… Его первая любовь. Юная, красивая, смущенно краснеющая каждый раз, когда видела его. Готовил Анхель ей подарок – маленькую фигурку ангела, которая бы оберегала ее от всех несчастий. Да не успел.
Родители Марии недолго задержались в доме, где погибла их дочь. Уехали, оставив дом как есть – с выгоревшим частично вторым этажом, брошенным, одиноким. Так старик и провел в запустении три десятка лет. Пока повзрослевший Анхель не разыскал владельца и не купил у него этот дом. Молодой человек был уверен, что Мария будет благодарна ему за то, что он не дал старому зданию умереть.
Много лет прошло с той трагедии. Анхель женился, вырастил трех дочерей. А сердце все равно хранило образ той, первой любви… Будто заклятое помнить Марию вечно.
Однажды, в день, когда Анхель принимал у строителей отделку дома, ему померещился в полумраке одной из спален полупрозрачный силуэт в развевающемся от ходьбы длинном платье. Мария?.. Мгновение,
