недра открыты были. Вон она знает.
И кивнув в сторону безмолвствующей тети Маши, которая потихоньку сделала подругам знак, чтобы они не обращали на болтовню старухи особого внимания, баба Наташа продолжала:
– Все то, что в недрах наших уральских от людского глазу скрыто было, тоже старику Морозову открывалось по его прихоти. И хорошее, и дурное. А на клад свой спрятанный он заклятье наложил. Так и знайте! Клад тот нынче смерть пламенная стережет. И всякому, кто близко к тому кладу подойдет, каюк приходит!
И не успели подруги возразить, что они в такие глупости не верят, как бабка всхлипнула и уронила голову на сложенные перед собой руки.
– Вот и Пашка мой, балбес этакий, близко к смерти стариковой подобрался. Как он ту побрякушку в поселок притащил, я сразу поняла, не повидать мне правнуков. Зря только надеялась, зря мечтала. Раньше времени Пашка мой в домовину угодит. Ни свадьбы у него не будет, ничего!
– О чем вы, бабушка? Какую побрякушку принес вам внук?
Кира уже успела увидеть на столе перевязанную черной ленточкой фотографию юноши. Она сразу же узнала в нем того парнишку, который приходил ночью к Андрею и слезно просил того вернуть икону. Машинально Кира перевела взгляд в угол, где теплилась маленькая лампадка. Икон там было несколько: Иисус, Троица, Николай Угодник. Но одно место между ними было пустым. Уж не там ли стояла Богоматерь, которую Кира сейчас носит у себя на груди?
Между тем Леся снова допытывалась у бабушки Натальи:
– А что же за вещь такая страшная, которая вас так напугала?
– Да уж было чего испугаться. А вещь-то… вестимо, из клада проклятого добытая. Иначе и объяснения я разумного никакого не найду. Андрей за эту брошку много денег моему Пашке отсыпал. Целых пять тысяч!
Пять тысяч рублей по здешним меркам были солидной суммой. Столько зарабатывал хороший добытчик, да и то лишь в сезон.
– Ох и радовался мой дуралей-то. Впервые ему такие деньги, да так легко в руки дались. Вот, говорил, все теперь в дом купим. А у меня сердце прямо зашлось. К иконам упала, Матушку-Заступницу просить о дите неразумном стала. Да только промолчала Матушка. Видать, не услышала меня. Злое заклятье моей молитве дорогу переступило. Да оно и верно, старик-то Морозов, говорят, с самим дьяволом знался, от него и богатство свое получил. Оно ему дороже всех детей и жен было. Их-то как раз у старика без счету было. Он и имена их не все помнил. А вот богатству своему он счет хорошо знал. Каждую монетку чуть ли не в лицо узнавал!
Старушка говорила так, словно ей самой довелось знаться со стариком Морозовым. Но сколько же ей тогда должно быть лет? Девяносто? Сто? На вид же бабке Наталье было от силы лет семьдесят. Нет, не могла она лично знать старика Морозова, того расстреляли задолго до появления на свет этой старухи.
А бабка Наталья продолжала причитать:
– Ох, нечистое то богатство, что в кладе скрыто, и от нечистых сил нажитое. Ты, Маша, не обижайся, твоей вины тут нету никакой, но только не годится христианину всяким идолам подземным поклоняться. А уж сколько крови на нем, того и не перечесть!
– Крови?
– Морозов-то душегуб был поганый. Люди у него хуже, чем на каторге, жили. Что ни день, мертвых в рудниках хоронили. От болезней мерли, от условий плохих. А пуще всего от испарений ядовитых, которые в руднике были. На вид-то ничего, и запаха никакого, а только язвы по телу у людей, работавших там, шли, а после кровь горлом, ну и все.
– А врачи что говорили?
– Врачей-то на руднике и не было в ту пору. Сам Морозов тут на пару с Сатаной бал правил. За золото и самоцветы душу свою бессмертную самому Поганому в пекло продал!
И снова Киру начали терзать сомнения. Хорошо и складно как старуха излагает. Так и кажется, что сама она старика Морозова знала. Но ведь не могло такого быть. Не могло!
– Бабушка, а что за вещь-то вам внук ваш принес?
– Подвеску али брошку. Так и так носить ее можно было. Красивая вещь. Старик Морозов ее своей первой жене подарил. Из тех камней, которые первыми к нему пришли. На цепку золотую ее полагалось вешать. В мастерских у Морозова точно была сработана та вещица. Клеймо его я сразу же узнала. Драгоценных каменьев на ней не счесть было. А сама вроде цветок диковинный. Изумруды, аметисты, другие какие камешки. Красивая вещица, а все одно проклятая!
– И кому ваш внук ее продал? Андрею? Тому, что у тетки Ани живет?
– Ему самому. Ох, и загорелись же глаза у Андрюшки! Он к моему Пашке и так, и этак. Где, говорит, вещицу эту взял? А Пашка мой молчит, глаза отводит. Ну, а Андрей не отступается. Если еще, говорит, принесешь, я тебе снова денег дам.
– И что? Принес?
– Нет, не было там, видать, ничего. Только я Пашке сразу сказала, зря он покой старика Морозова потревожил, не будет нам теперь самим покоя. Разозлил он старика, а вместе с ним и того Нечистого, что тут всем в здешних краях правил.
– Но нам говорили, что при царской власти тут был большой поселок, даже город. В нем должен был быть порядок. Полиция. Суд.
– Правильно. Город тут был. Да только не просто город, а город старателей. И все жители были люди пришлые. По большей части бродяги без роду, без племени. Те, кто за длинным рублем в короткий старательский сезон охоч. Ну, а которые гибли, так их прямо без креста в руднике и хоронили. На то приказ самого Морозова был. Никто не хватится. А кто и хватится, концов все равно не найдет.
– И люди шли на это? Слушались таких приказов старика?
– А его в здешних краях только самоубивец ослушаться мог решиться.
Но как ни увлекателен был рассказ старухи о тех временах, которых она вроде бы и помнить не могла, подруг больше волновало другое. Что за вещь принес Пашка? Что за подвеска с драгоценными каменьями? Где он ее взял? И почему там, где взял, больше ничего не смог раздобыть?
– Ох, неладное Пашка мой учудил, – словно прочитав мысли подруг, снова завелась баба Наташа. – На покой мертвеца позарился. И какого мертвеца! От старика Морозова все беды в наших местах пошли. Пока он жив был, все на его силе злой держалось. А как помер, так и конец всему пришел. Склады эти взорвались, хотя бомбежек никаких и не было в нашем городе. А я так вам скажу, в ту ночь, как Илья Спиридонович преставился, весь Морозовск вместе с его душой черной в воздух и взлетел.
Подруги переглянулись, и Кира произнесла:
– Вы что-то путаете. Морозова убили большевики сразу же после Октябрьской революции. В семнадцатом году!
– Это откуда же у вас такие сведения? – усмехнулась бабка.
– Так говорят.
– Говорят… Кто говорит?
– Ну… дядя Коля. И все.
– Пустое мелет Колька. Чужие слова пересказывает. Тела-то ведь его никто не видел. Когда Морозов умер, одной мне нынче, наверное, только и известно!
Удивились не только подруги, но и тетя Маша, услышав признание бабки Натальи, изумленно вздернула брови. Но тут же по ее лицу пробежала тень понимания и тревоги. Кажется, добрая женщина решила, что ее соседка совсем спятила от горя по погибшему внуку.
– Лучше с ней сейчас не спорить, – прошептала тетя Маша едва слышно подругам, когда баба Наташа отвернулась в сторону. – Пусть говорит, если ей так легче становится.
Старуха то ли не услышала этих слов, то ли вовсе не придала им значения. Она продолжала говорить, уставившись куда-то вдаль, словно видела тех людей, которых больше не было на этой земле, и ту жизнь.
– Теперь-то последний, кого я оберегала, умер. Язык у меня развязан. Самой мне никакая кара не страшна. И проклятие Ильи Спиридоновича мне тоже не страшно. За вас только сердце у меня болит. Теперь гнев его на оставшихся жителей Морозовска падет. Как в ту ночь смерть пламенная с косой из
