готовят в таких ларечках и подают в пластмассовых стаканчиках. Поэтому когда мы вернулись к очереди, нас там с трудом узнали, но узнав, восстановили в правах, и мы оказались возле окошка. Мариша протянула туда свой паспорт, разрешение, обманом выманенное у судьи, а также свое заявление, и мы с трепетом стали ждать. Оказалось, трепетали мы не понапрасну, все-таки интуиция великая вещь, ведь подсказывала она мне, что не получится у нас так, как хочется, а я ей еще не верила!
– Такой у нас не содержится, – покопавшись в бумагах, произнесла девушка в зарешеченном окошке.
– Когда же его отправили? И главное, куда? – спросила Мариша с таким видом, словно у нас в стране наблюдается резкий дефицит исправительных учреждений и на всю страну это единственное.
– Не знаю, у нас его никогда и не было, – уверенно ответила регистраторша. – Откуда у вас сведения, что он тут?
– Родители говорили и друзья тоже, – растерянно пояснила Мариша. – И потом, он мне как-то раз написал, адрес был ваш.
– Этого быть не может, – еще более решительно ответила девушка. – Его тут никогда не было. Если хотите, то можете отправиться к начальнику, он как раз сейчас принимает, но он вам скажет то же самое. И вообще вся картотека у меня.
– Может быть, он бежал, а вам не разрешено об этом болтать? – понизив голос до конфиденциального шепота, спросила Мариша. – Вы только кивните, если я права.
Девушка отрицательно затрясла головой и сказала:
– У меня нет никакой информации об этом человеке. К тому же у него такая фамилия, что если бы он у нас сидел хотя бы несколько дней, то я бы обязательно запомнила, но человека с такой фамилией на моей памяти у нас не было, а я работаю тут уже третий год.
Вид она имела настолько убежденный, что даже неугомонная Мариша прониклась ее словами и отошла от окошка, не устроив какого-нибудь спектакля по своей привычке.
– Как это возможно? – спросила она у меня. – Человек пишет письма из тюрьмы, а на самом деле находится не в ней, а где-то за тридевять земель. Квартира его продана, вещи исчезли, и сам он тоже. И кто мне теперь скажет, где и у кого ключи от моей квартиры? Кому этот обалдуй их мог передать, и главное, с какой целью и по какому праву? Я ему и ключи-то оставила чисто по рассеянности, а вовсе не для того, чтобы неизвестно кто из его приятелей стаскивал ко мне свежие трупы собственного, а хоть бы и не собственного изготовления. Я категорически против, так это дело не оставлю и домой возвращаться не собираюсь до тех пор, пока все не выясню до конца. А то кто их знает, что они притащат в следующий раз, а может, тот тип, покончив с мужиками, переключится на женщин. Нет, ему этот фокус так не пройдет. Я его выведу на чистую воду, он у меня будет знать, как портить жизнь порядочным людям. Найду его и за шиворот, если потребуется, притащу в милицию! – громогласно постановила Мариша, стоя посреди улицы и ни на кого не обращая внимания.
Она-то не обращала, а вот прохожие на нас оглядывались и ускоряли шаг. Поэтому я оттащила Маришу поглубже в сквер, чтобы обсудить в теньке наш с ней дальнейший план по обезвреживанию преступника. Бросить Маришу одну распутывать и выпутываться мне в голову даже не пришло, а также почему-то тогда ни одной из нас не пришло в голову, что самым простым выходом из положения было бы поменять в Маришиной квартире замки вместе с дверью. А идеально было бы ей просто переехать в другой район или даже другой город. И пускай бы тогда неизвестный злоумышленник поискал ее.
– Ничего не поделаешь, – со вздохом произнесла Мариша, – придется идти на контакт с Мишкиными родителями. Они всегда мне казались милыми людьми, так что, может быть, не станут меня особенно упрекать за то, что я бросила их сына.
– Уверена, что не будут, – горячо поддержала я ее. – Они же сознают, какого рода сокровище их сынок. А ты помнишь, где они живут?
– Честно говоря, нет, – призналась Мариша. – Но в моей записной книжке сохранились какие-то записи, попробую их расшифровать.
К дешифровке мы приступили, уже сидя за столиком все в том же кафе, где пили кофе утром. Теперь мы заказали по гамбургеру с двойной порцией кетчупа и, по требованию Мариши, по сто граммов водки.
– Я не самоубийца, – прокомментировала свой каприз Мариша, – а после здешнего гамбургера, если его чем-нибудь не продезинфицировать, можно очнуться уже на том свете.
– У меня тоже несколько другие планы, – поддакнула я, и водку мы заказали.
– Здесь у меня на букву З есть целых три телефона и чей-то адрес. Два номера однозначно сотовые, а значит, быть телефонами Мишкиных родителей не могут. Они не настолько крутые. Остается только один номер и адрес: Лен. 36-52. Как ты думаешь, что это может значить?
Я не догадывалась. Но меня заинтересовало, почему это у Мариши Пустобрехин Михаил записан на букву З. Но, покопавшись в воспоминаниях годичной давности, я вспомнила, как Мариша называла своего милого Зайчиком, и успокоилась.
– Черт бы подрал мою страсть к сокращениям! Потом ничего не разберешь, – досадовала на саму себя Мариша.
– А почему бы тебе не посмотреть на букву М, – предложила я. – Ведь ты могла записать на Мишкино имя или на его фамилию. Хотя я обычно не помню фамилий и потому все записываю на имена, а в скобочках ставлю опознавательные знаки, какая это именно Наташа и где я с ней познакомилась.
– В самом деле! – обрадовалась Мариша. – Я так тоже иногда делаю.
Она перелистнула странички и присвистнула от изумления:
– Кто-то вырвал страницу на букву М. Вот убедись. Л на месте и Н тоже, а в середине пусто.
– Может быть, ты сама потеряла? – совершенно деморализованная странной пропажей, спросила я.
– Как я могла потерять, если все странички аккуратно сшиты между собой? И к тому же ясно видно, что страницу вырвали, даже неровный край торчит. И с буквой П та же история. Только мне непонятно, кому могли потребоваться мои записи именно на эти две буквы – не проще ли было взять сразу всю записную книжку, а не растаскивать по частям?
Я промычала в ответ что-то неразборчивое, завязнув зубами в столетней подметке, которая по недоразумению была вложена в мой гамбургер.
– Что ты говоришь? – досадливо переспросила Мариша. – Я не понимаю.
– Я говорю, что, вероятно, тот человек, который свистнул странички из твоей книжки, не смог прихватить ее целиком, опасаясь, что ты заметишь пропажу и начнешь его подозревать в краже. Например, сидите вы вдвоем в кафе, тебе надо позвонить, ты достаешь книжку и оставляешь ее возле телефона или на столе, а он быстренько вырывает две нужные ему странички, а когда ты возвращаешься, он сидит как ни в чем не бывало, ты прячешь книжку обратно в сумку, не заметив пропажи. Или ты у себя дома и у тебя гость, например, ревнивый друг, который не хочет, чтобы ты звонила еще кому-нибудь, и в то же время не хочет, чтобы ты сразу обнаружила пропажу, и потому тащит у тебя не всю книжку сразу, а утаскивает ее от тебя по частям. Или...
– Хватит, хватит, – замахала на меня руками Мариша, – я поняла, что ты имеешь в виду. Очень может быть, что ты и права. Случаев таких было сколько угодно. Но в любом случае, тот тип не догадался, что я называла Мишку Зайчиком и искать надо было в первую очередь на эту букву. Но что все-таки означает Лен. 36-52?
– Если это адрес в Питере, то это может быть и улица, и площадь Ленина. А в Москве я помню только Ленинский проспект и Ленинградское шоссе, если не считать мавзолея, но тогда при чем тут цифры?
– Тогда поедем в оба конца, – заключила Мариша. – Авось что-нибудь да найдем.
– А ты не хочешь сначала позвонить по оставшемуся телефону? Вдруг удастся обойтись без крайних мер.
Мариша согласно кивнула, и мы пошли к метро, чтобы отовариться там телефонными жетонами. Пока мы шли, Мариша все время беспокойно вертела головой и порой даже подпрыгивала, пытаясь рассмотреть кого-то позади себя. Меня ее поведение выводило из с таким трудом обретенного после рюмки водки душевного равновесия, и я злилась.
– Что ты там высматриваешь? – шипела я ей. – На нас люди оборачиваются. Если ты немедленно не прекратишь, я тебя стукну.
