Но что, если он или они навсегда останутся в тени? Что, если это один-единственный случай?
Тогда они увязли.
И все голоса в расследовании уже смолкли.
Но Малин помнит, что чувствовала там, у дерева: не все пока стихло, что-то еще движется там, в лесах и на измученной морозом равнине.
Тем временем стрелка на часах незаметно подошла к двенадцати.
— Обед? — тут же предлагает Малин.
— Нет, — быстро отвечает Зак. — У меня репетиция с хором.
— Сейчас? В обеденное время?
— Да, через несколько недель у нас концерт в кафедральном соборе, и мы решили устроить несколько дополнительных встреч.
— Концерт? Ты об этом ничего не говорил. Дополнительных встреч? Звучит как в хоккее.
— Не дай бог! — восклицает Зак.
— А мне можно прийти?
— На репетицию?
— Да.
— Конечно. — Зак явно озадачен. — Разумеется, можно.
В конференц-зале городского музея душно, но хористам, похоже, комфортно в этом просторном помещении. Сегодня их двадцать два. Малин подсчитала: тринадцать женщин и девять мужчин. Большинству за пятьдесят. Все они тщательно причесаны и одеты в нарядные национальные костюмы местного типа: цветные рубашки и блузы, жакеты и юбки.
Они выстроились на сцене в три ряда. Позади них, подвешенное к сводам потолка, красуется огромное полотнище с вышитыми птицами, будто готовыми вот-вот взлететь и устремиться в зал. Малин сидит в заднем ряду, рядом с дубовой панелью, и слушает, как хористы распеваются, болтая и пересмеиваясь. Зак оживленно беседует с женщиной его возраста, высокой блондинкой в синем платье.
«Очаровательна, — замечает про себя Малин. — Как и ее платье».
Но вот женский голос объявляет:
— Итак, начинаем. «People get ready…»[50]
Словно по команде, ряды хористов выравниваются. Они прокашливаются в последний раз, и на лицах появляется сосредоточенное выражение.
— Раз, два, три…
И вот зал наполняется пением, гармонией звуков. Малин удивляется их спокойствию и силе и тому, как это красиво получается, когда двадцать два голоса сливаются в один.
«You don’t need no ticket, you just get on board…»[51]
Малин откидывается на спинку стула, прикрывает глаза, позволяя музыке захватить себя. А когда она снова смотрит на сцену, начинается новая песня.
Она видит, что Заку и другим хористам по-настоящему хорошо там, на сцене, где они просто соединяются в песне в одно целое.
Внезапно Малин пронизывает острое чувство собственного одиночества. Она не принадлежит этому целому, но знает, что это единение важно, а причина ее собственной отчужденности находится за пределами этого зала.
Где-то там есть дверь.
И она заперта.
63
Ранний вечер тих и холоден. Темно. Ворота гаража никак не хотят открываться. Они скрипят и щелкают, и звук будто застревает в стынущем воздухе. Она снова нажимает кнопку на стене. Ключ на месте, и электричество, во всяком случае, есть.
Позади нее жилые дома, мерзлая растительность. В большинстве окон горит свет, почти все вернулись с работы. Ворота гаража не поддаются. Придется открывать вручную. Как-то раз она уже делала это. Тяжело, но получается, а ей надо спешить.
Шорох в кустах за спиной. Птица? В это время года? Может, кошка? Но и они в такой холод не гуляют.
Она оборачивается и тут видит его, черную тень, которая устремляется к ней, делает два-три шага — и потом набрасывается. Она машет руками, кричит, но никто не слышит. Ощутив во рту какой-то неестественный химический привкус, она рвется и отбивается, но варежки смягчают удары, делая ее борьбу похожей скорее на любовную ласку.
А вы глядите из своих окон.
Смотрите, что происходит.
У него — ведь это наверняка он — черный капюшон. Она видит темно-карие глаза, наполненные злобой и болью. Но сейчас ее мозг пропитан химическим запахом. Сознание живое, ясное, но она исчезает, мышцы расслабляются, и она больше не чувствует своего тела.
Она может видеть, но у нее двоится в глазах.
Она видит человека, людей, стоящих вокруг. Вас несколько?
Нет, постойте, только не здесь.
Бороться бесполезно. Как будто все уже случилось и она побеждена.
Глаза.
Его, ее, их?
«Они не здесь, — думает она. — Глаза где-то там, далеко, в другом месте».
Сладковатое и жаркое дыхание. Оно должно казаться чужим, но это не так.
Потом химические испарения добираются до зрения и слуха. Звуки и образы исчезают, мир исчезает, и она не знает, просто спит или уже умерла.
