Но Малин сдерживается. Хочет показать, что доверяет им.
— Ну, как там у вас?
— Мы сегодня катались на катере. Съездили на небольшой дикий пляж.
— Понравилось?
— Да, хотя обратная дорога заняла много времени. К счастью, я взяла с собой книгу. А сейчас мы только что поужинали.
— Вкусно там кормят?
— Так себе.
— Наверное, сплошные шашлыки?
«Кажется, расстояние делает наш разговор более поверхностным, чем обычно», — думает Малин.
Те же тривиальные фразы, но сказанные за кухонным столом поутру, все же приобретают окраску, содержание и смысл благодаря близости собеседников, но среди станций, кабелей и спутников ощущение контакта теряется.
— Какую книгу ты читаешь?
— Несколько. Но «Мадам Бовари» мне не понравилась. Она слишком устарела.
Где-то на заднем плане звучит ксилофон — оркестр в гостиничном ресторане?
— Это оркестр у тебя там?
— Да, тут играют в ресторане. Дома очень жарко?
— Мозги плавятся.
— А здесь ничего. Хочешь поговорить с папой?
— Конечно.
— Малин! — слышится в трубке голос Янне.
— Да. Вам там хорошо?
— Хорошо, но жарко. А как дома?
— Здесь парилка невероятная. Я такого лета не припомню.
— Жаль, что ты не поехала с нами. Здесь очень приятно.
Бали.
«Поехала с вами? — думает Малин. — Уехала от этой жары и несчастных девушек?»
Раньше он столько раз уезжал в Боснию, в Руанду, в Сомали — куда угодно, лишь бы бежать от мыслей о невозможной любви. Тысячи раз она слышала его голос, доносившийся сквозь помехи по истрепанным телефонным проводам, — и чувствовала, как внутри у нее все сжимается, тревога растекается черной горячей лавой.
Сараево. Кигали. Могадишо.
Голос Янне сквозь помехи на линии — сообщение о том, что могло бы состояться, привет из той жизни, которая так и не сложилась.
То же самое и сейчас.
— Я читал на сайте «Корреспондентен» о лесных пожарах, — говорит Янне. — Лучше бы я остался дома. Я нужнее там.
И тут она начинает сердиться. Думает: «Да, ты нужнее здесь. Мне ты очень нужен, но мы никогда этого не понимали. Ты всегда оставался неугомонным, как подросток. Когда-нибудь ты повзрослеешь окончательно, чтобы остановиться и сказать — вот мое место на земле? Быть взрослым — это не только строить туалеты в лагерях беженцев или возить мешки с мукой по минированным дорогам. Зрелость может заключаться в способности остаться на месте, если нужно».
Но злость утихает так же мгновенно, как и разгорается.
— Янне, ребята справятся без тебя.
— Но один мой коллега получил тяжелые травмы!
— Я скучаю без вас, — говорит Малин. — Поцелуй от меня Туве. Ей пора ложиться спать.
Сайт газеты «Корреспондентен».
Спальню освещает неровное голубоватое сияние монитора, иначе здесь было бы совсем темно.
Жалюзи на окнах — будто решительно закрытый рот, сжатые челюсти, не пускающие внутрь вечерний свет.
Лесные пожары держат в кольце всю округу. Один пожарный получил травму, споткнувшись и упав на горящий мох. Ожоги лица и рук — должно быть, его имел в виду Янне. Фотографии в газете выглядят драматично: крошечные фигурки людей на фоне сплошной стены огня, готовой поглотить их, сжечь дотла.
Даниэль Хёгфельдт больше не звонил ей, зато пять раз за день атаковал Свена.
В одной статье он объединяет оба случая с девушками, но и по отдельности пишет о них тоже. «Летний Линчёпинг потрясен нападением в парке Тредгордсфёренинген и исчезновением…»
Линчёпинг потрясен?
Скорее спит, разморенный жарой.
Деталей в статьях нет — большую часть обстоятельств пока решено не публиковать.
Даниэль и прочие СМИ дают свою оценку происшедшего. Для них эти два случая одного порядка, исчезновение Тересы — не простой побег из дома. Им очень на руку связь между этими происшествиями, хотя Свен не желает, чтобы кто-либо распространялся о взаимосвязи, создавая тем самым образ злобного монстра, разгуливающего по летнему Линчёпингу. Она только что видела Свена в программе «Эстнютт». Глаза у него бегали, вид был загнанный, словно телекамера собиралась проглотить его, — таким Малин не знала своего коллегу. «Мы пока не можем утверждать… мы работаем… связь не выявлена…»
Карим Акбар звонил, хоть он и в отпуске. Спрашивал, не надо ли приехать и взять на себя гиен — так он выразился в разговоре со Свеном.
— Тебе надо поехать на рыбалку с сыном, Карим, — ответил ему Свен. — И работать над книгой.
Потом Малин читает статью о жаре. О волне смертей в домах престарелых и о том, как социальные работники находят все новых стариков, которые умерли от инфаркта у себя дома, не выдержав жары и сухого воздуха кондиционеров. Районная медсестра говорит в интервью: «В квартирах наших пациентов ужасная жара. Им просто трудно обеспечить организму достаточное количество воды, чтобы регулировать температуру тела. Но сейчас, в период отпусков, мы не успеваем оказывать даже обычную помощь».
Малин выключает компьютер и идет в гостиную, стоит у открытого окна, слушая шум из паба на первом этаже дома.
Спуститься?
Нет, только не сегодня.
Хотя все ее существо требует текилы.
Вместо этого она идет в спальню, ложится и закрывает глаза.
Жесткий дневной свет еще держится на сетчатке горящими точками, но из окружающей темноты выступает образ.
Малин видит Натали Фальк на кладбище: губы шевелятся, но голос не ее — звучит голос Петера Шёльда в телефонной трубке.
Ложь сливает образы подростков воедино.
Они достаточно взрослые, чтобы знать: молчание работает на них, уже одним своим молчанием они могут полностью сорвать работу полиции. Тот, кто умеет молчать, сможет выбраться практически из любой переделки. Язык — худший враг виновного.
Малин снова открывает глаза.
Голоса из паба звучат куда более оживленно, чем те, которые она слышала в течение дня, но отдельных слов разобрать невозможно.
Она закрывает глаза. Ощущает тело Даниэля, прижатое к ее телу, его тяжесть. Может быть, все же…
Нет.
Спать.
Усталость берет свое.
