Малин вспоминает, как сама ходила в парк Тредгордсфёренинген позапрошлой ночью.
Так ты меня видел? Ты — тот, кто это сделал?
Ты пытаешься что-то исправить — видимо, так обстоит дело. Наверное, было темно, когда ты приволок тело сюда. Когда зарывал ее в землю, единственными свидетелями были деревья. Но почему так близко к воде, где ходит множество людей? Похоже, хотел, чтобы мы ее нашли. Что ты пытаешься нам сказать?
— От чего наступила смерть? — спрашивает Малин, и неожиданный порыв холодного ветра пробегает по ее ногам и далее по поверхности воды.
— Пока неизвестно. Предположительно причиной смерти является рана на голове, но на шее, как видишь, следы удушения.
— Сексуальное насилие?
— Внешних признаков пенетрации нет, но я осмотрю ее на этот предмет.
Карин — опытный профессионал, однако отношение к мертвым у нее, как у инженера к конструкциям.
— С уликами дело обстоит неважно, — говорит она. — В последние сутки здесь прошло не меньше сотни человек, все следы и отпечатки наверняка затоптаны.
— Жаль, — вздыхает Свен. — Но это место тем не менее может рассказать много интересного о преступнике, стоит нам немного напрячь извилины.
«Преступник? — думает Малин. — Похоже, Свен, ты в этом уверен. Так же как я уверена, что этот живот сведет тебя в могилу, если ты ничего не предпримешь».
— Что ты думаешь по поводу связи с Юсефин?
— Думаю, связь прямая, — уверенно говорит Свен. — Обе выскоблены до чистоты одинаковым образом. Но пока это на сто процентов неизвестно. Пусть Карин проверит на наличие остатков краски.
Малин сидит на корточках рядом с телом девушки.
Один глаз открыт, другой закрыт, словно та хочет спать. Тело неподвижно, кажется вдавленным в землю. На шее синяки. Кожа отмыта, выскоблена. Раны очищены, обработаны. Все то же самое, что и у Юсефин Давидссон.
Свен, конечно, может сомневаться, но за всем этим явно стоит один и тот же человек — или одни и те же люди. С этого момента одно равно другому, и наоборот.
Земля под ногтями у мертвой девушки — единственная грязь.
Ты пыталась сбежать отсюда, правда?
Девушка на фотографиях на вилле в Стюрефорсе. И теперь здесь. Напуганный папа, который старается сохранять спокойствие. Взволнованная мама, которая дала им фотографии, — и что теперь?
«Одно я обещаю тебе, Тереса, — я не остановлюсь, пока мы не поймаем его.
Или ее.
Или его.
Или…»
Малин повторяет это как мантру, как молитву, отводит взгляд от тела и смотрит на Свена. Видит, как он планирует дальнейшие действия, мысленно составляет список того, что надлежит сделать и не забыть: вызвать всех свободных полицейских, обойти дома в радиусе двух километров, допросить отдыхающих, сегодняшних, вчерашних, позавчерашних, через средства массовой информации призвать всех, кто что-то видел, кто мог наблюдать транспортировку тела, дождаться заключения Карин, сообщить родителям… Принести им непостижимую весть.
Малин знает, кому выпадет эта работа. Иногда они берут с собой профессионала, когда вынуждены сообщать такие вещи, — пастора или психолога, но чаще всего обходятся своими силами. Да и кто знает, как скоро удастся найти пастора в разгар летнего затишья?
Туве на Бали.
Не думать об этом.
Тягостно.
Малин снова смотрит на Тересу.
Ее отмытый рот полуоткрыт, словно она задохнулась в воздухе, лишенном кислорода. Словно кто-то хотел помешать ей произнести слова или просто показать значение кислорода — он дороже всего, и земля, из которой мы вышли, единственное, что у нас остается.
Люди за лентой ограждения начинают расходиться; полицейские уже записали их имена и задали основные вопросы. Некоторые с грустью поглядывают на закрытый киоск с мороженым.
«Иногда, — думает Малин, — следствие требует от тебя невозможного».
На лугу мычит корова, по траве пробегает долгожданный ветерок. Запах лесных пожаров сюда не долетает, но Малин знает, что атмосфера накалена, что миллионы предчувствий пришли в движение.
— Малин, — окликает ее знакомая молодая журналистка, когда она направляется вверх к дороге, — что вы можете сказать?
