Летний ангел

предложить инспекторам кофе. Они тоже страдают от этой жары, да уж, интересно, долго ли такая погода простоит.

Малин не перебивает его.

Они с Заком садятся на стулья возле белого дивана в гостиной. Позади них заманчиво голубеет бассейн. Агнета и Сигвард понимают, что означает эта позиция, занятая гостями, и садятся на краешек дивана, подавшись вперед, как бы слушая с напряженным интересом, словно он может отогнать кошмарный сон.

— Мы нашли девушку возле пляжа в Ставсеттере, — говорит Малин.

— Это не Тереса, — говорит Агнета. — Она никогда не стала бы там купаться, ведь бассейн… хотя она иногда ездила туда на велосипеде…

— Девушка убита. Мне тяжело это говорить, но я думаю, что это ваша дочь.

Родители Тересы тяжело оседают на диване, словно из них выпустили весь воздух. Малин вынимает из кармана блузки снятую «Полароидом» фотографию и кладет на черную полированную поверхность журнального столика; женщина всхлипывает. В саду тревожно каркает ворона, лист падает с куста, сморщив на некоторое время поверхность воды в бассейне.

— Вы можете сказать — это Тереса?

Она чувствует, как Зак усилием воли удерживает себя на стуле, в то время как ему хочется вскочить и выбежать прочь — из дома, из сада, мчаться куда глаза глядят по тихим асфальтовым дорожкам коттеджного поселка.

Но он сидит неподвижно. Выдерживает столкновение с реальностью.

Все безымянные чувства, витающие в комнате, как черные духи, складываются в два слова: боль и скорбь.

Агнета Эккевед отворачивается. Если не смотреть на фотографию, то ее как будто не существует — и не существует того, что она означает. Сигвард Эккевед наклоняется вперед, смотрит на свою девочку, ее закрытые глаза, бледную желтоватую кожу, прозрачную от недостатка кислорода. Она не спит, он больше никогда не погладит ее во сне по щеке и не шепнет ей: «Я буду рядом, когда ты проснешься, я всегда буду рядом, что бы ни случилось».

Вместо этого — только фотография на столе.

Смерть. Конец.

— Это Тереса, — произносит он.

Агнета Эккевед отворачивается еще дальше — со стороны Малин видит, как по ее щекам льются слезы, огромные настоящие слезы.

— Это она, — повторяет Сигвард Эккевед.

Малин кивает.

— Тогда все ясно, — говорит Зак.

Малин берет со стола снимок, держит в руке — у нее возникает чувство, что она не может просто сунуть его обратно в нагрудный карман, спрятать фотографию погибшей с глаз долой.

Но тут Агнета Эккевед произносит:

— Уберите эту фотографию, пожалуйста. Прошу вас.

И Малин прячет снимок.

— Я пойду посмотрю, готов ли кофе, — произносит Сигвард Эккевед и встает.

Но так и остается на месте, и все его тело начинает сотрясаться.

Дом детства.

Силикатный кирпич.

Урчание машины.

— Что теперь? — спрашивает Сигвард Эккевед, немного придя в себя.

Малин все прекрасно поняла, но вместо этого рассказала о формальностях — что судмедэкспертиза обследует тело, прежде чем выдать его родственникам для похорон, что они могут ее увидеть, если захотят, но в дополнительном опознании необходимости нет.

Сигвард Эккевед дослушал ее до конца.

— Вы меня не поняли, — говорит он. — Я хотел сказать: что теперь будет с нами?

24

Мама, папа.

Я вижу вас в доме и вижу, что вы горюете. Но я не слышу, что вы говорите, — отчего вы такие грустные? Что произошло? Вы волнуетесь за меня? Не волнуйтесь, я просто вышла ненадолго.

Но мне кажется, что я больна.

И что я сплю.

Когда проснусь, я приду домой.

Мама лежит на кровати, а ты, папа, бродишь туда-сюда по веранде — тебе, должно быть, жарко на солнце.

К вам только что приходили, я видела женщину. До этого она приходила ко мне и так странно на меня смотрела — почему? Она положила вам на стол фотографию, но мне не хотелось на нее смотреть.

Кто-то снимал меня. Я слышала жужжание объектива.

Я в машине «скорой помощи».

Значит, я заболела?

Я лежу в полиэтиленовом мешке, но сейчас мне не настолько тесно, как раньше. Нахожусь в задней части машины, которая предназначена для пациентов. Вижу саму себя лежащей там — как я могу это видеть? Я парю, мама и папа, в этом сне я могу пребывать в нескольких местах одновременно.

Я одинока и, наверное, очень больна — иначе почему мне снятся такие странные сны?

Мама и папа.

Мне одиноко и страшно.

Вы или кто-то другой должны помочь мне.

Но только не грустите.

Я очень скучаю без вас, и это стремление к вам никогда не прекратится, где бы вы ни оказались, где бы я ни оказалась.

— Ну вот, все позади.

Зак не отрывает глаз от дороги, но Малин хорошо знает его и понимает: сейчас он хочет действовать, совершить что-нибудь конкретное, а не болтаться «словно больной пес», как он сам это называет.

— Что мы теперь будем делать? — спрашивает Малин.

— Нанесем визит Луисе Свенссон. Где она живет? У тебя вроде бы было записано.

Малин достает из кармана джинсов бумажку, полученную от Виктории Сульхаге.

— Виктория Сульхаге говорит, что это любительница жесткого секса.

— Едем к ней. Какой там адрес?

— По-моему, это какой-то хутор возле Римфорса.

— Отлично, едем туда немедленно, пока Свен Шёман не придумал еще одно совещание.

Она хочет возразить: разве это правильно? Против нее ничегошеньки нет, может, лучше оставить ее в покое?

Но Малин не произносит этого вслух.

— Сейчас мы займемся этой любительницей жестких приемов, — говорит Зак.

Его бритая голова кажется непроницаемой скорлупой. Как и зеленые глаза, если кому-нибудь