И моя храбрая жена выстрелила. О Мери, моя душа, моя спасительница, возлюбленная моя убийца...
Пуля ударила мне в грудь, но перед этим я успел увидеть, как моя жена прицелилась. Я успел заглянуть ей в глаза. Они были полны такой безграничной любви, что окружавшее нас зло показалось мне жалким и ничтожным. Я улыбнулся Мери, испытывая искреннюю радость и восхищение. Моя душа спасена! Какое же счастье любить женщину, способную пожертвовать своей душой, только бы спасти свою вторую половину.
Я не мог на словах рассказать Мери о единственном способе разрушить договор и оборвать нечестивое существование Влада. Меня нельзя было убить по моей же просьбе – это приравнивалось к самоубийству и только укрепляло власть стригоя. Я мог лишь 'забыть' листы дневника на видном месте, чтобы жена их прочла, и молиться, чтобы у нее хватило сил на этот необходимый выстрел.
Мери не разочаровала меня.
У меня подкосились ноги. Я упал и покатился туда, где сидели волки. Боль нарастала. Она клещами сжала мне сердце. В легких бушевало пламя, но меня это не пугало. Мое ликование, радость победы полностью заглушали все остальные чувства. Я глядел в бархат небес и видел, как исчезают звезды. Я знал: это не облака, это сладостная тьма приближающейся смерти.
Вокруг стало тихо. Окружающий мир отступал. Я погружался в сладостный, блаженный сон. Я потерял ощущение времени. Может, прошла целая вечность или же – одно мгновение.
Где-то вдалеке послышалось ржание лошадей, топот копыт, грохот колес. И еще один звук – то ли крик, то ли вой, тоже очень далекий. С трудом открыв глаза, я увидел, что передо мной на коленях стоит В. и... воет, по-волчьи воет от охватившего его ужаса.
Потом он наклонился ниже, подхватил меня на руки и приник губами к моей шее с величайшей осторожностью, словно нежный возлюбленный.
Я застонал и попытался вырваться, но сил уже не было. Единственное, мне удалось отвернуться. Я молился (не словами, на них у меня тоже не осталось сил, а сердцем), чтобы смерть успела взять меня раньше. Все погрузилось в кромешную тьму. Я радовался и торжествовал победу. Я знал: испуганные лошади понеслись прочь, увозя мою дорогую Мери. Бог услышал мои молитвы: жена и сын спасены!
Что-то кольнуло меня в шею. Рана от выстрела Мери еще продолжала болеть, и эта новая боль показалась мне совсем пустяковой и... какой-то светлой, серебристой, будто свет луны на воде. Моя душа пронзительно вскрикнула, и вслед за этим я впал в состояние чувственного блаженства. Я тихо стонал, но теперь от наслаждения. Боль в груди утихла, и я совсем забыл о ней. Я поддался новому, пьянящему чувству, ощущая, как кровь вытекает из меня, соединяясь с его кровью.
Я купался в глубочайшем наслаждении, а мои мысли вместе с ярко-красной струей крови перетекали к нему.
Я ясно видел лицо Коля: приплюснутый нос, редкие светлые волосы, голубые глаза за стеклами очков.
Я видел нас с Мери... у обоих в глазах слезы... Коль клянется нам: если мы погибнем, он будет заботиться о нашем ребенке, как о родном сыне.
Потом эти картины потускнели, и не осталось ничего, кроме сладострастного наслаждения. Собрав последние силы, я поднял руку и еще крепче прижал голову В. к своей шее.
Моя рука в изнеможении упала. Глаза заволокло тьмой. Я пережил мгновение глубочайшего экстаза. Такого совершенно неописуемого блаженства мне еще не доводилось испытывать. Даже сейчас, когда пишу о своей смерти, я вздрагиваю от наслаждения. Стоит мне подумать о том мгновении, как меня неодолимо тянет снова в него погрузиться.
Я проснулся глубокой ночью, но оказалось, что я все прекрасно вижу, как ярким солнечным днем. Я находился в склепе, лежа в том самом гробу, откуда недавно поднялась моя сестра.
Я встал и отправился в замок, обнаружив, что отныне для перемещения в пространстве мне совсем не обязательно передвигать ногами. Достаточно захотеть очутиться в каком-либо месте, и я понесусь туда, как по ветру.
Я не нашел ни Жужанны, ни В. Неудивительно, этот жалкий трус знает, что теперь я обрел такую же силу, как и он, и без колебаний расправлюсь с ним. Я совершенно не представлял, где теперь моя любимая Мери и что с ней.
Сейчас я отправлюсь искать человека, который согласится проткнуть меня колом, отрезать голову, и таким образом я уничтожу этот проклятый договор. Если только я смогу умереть безгрешным, не вкусив человеческой крови и не лишив никого жизни...
Но голод! Голод!.. Когда я только встал, мне казалось, что от голода я сойду с ума. Я отправился в лес, догнал волка, впился ему в горло и принялся сосать кровь.
Звериная кровь имела отвратительный вкус, но на время она притупила жуткие муки голода, позволив описать окончание своей человеческой жизни и странное начало новой – если, конечно, это существование можно назвать жизнью. Но я опять чувствую голод... Мне опять...
Господь, в которого я не верю, помоги мне! Я не верю в Тебя... точнее, не верил. Но если существует бесконечное Зло, каким я уже стал... я уповаю, что наряду с ним существует и бесконечное Добро, и да будет оно милосердным к тому, что осталось от моей души.
Я – волк. Я – Оракул. Мои руки обагрены кровью невинных жертв. Но теперь я хочу убить его...
Я убил человека. Я пошел искать того, кто оборвал бы мое нынешнее существование, но голод оказался сильнее моей воли... Я выпил всю его кровь, и она показалась мне сладостным божественным нектаром.
Я пал. Я вкусил человеческой крови и, не колеблясь, сделаю это снова. Теперь бесполезно уговаривать кого-либо вогнать мне в сердце кол и отрезать голову. Моя душа осквернена, я исполнил договор и своим падением оплатил бессмертие В.
Он обязательно узнает об этом и попытается меня уничтожить.
А мой сын? Теперь Влад будет охотиться за моим сыном...
