есть свои начало и конец.
– Конец – не всегда итог.
– Это уже схоластика.
Я посмотрел на свои часы. Как ни странно, они снова шли. И даже показывали точное время, в чем я убедился, бросив взгляд на круглые настенные часы, висевшие над стойкой.
– Что-то задерживается наш связной, – заметил я с досадой.
Правило, гласящее, что нельзя подолгу задерживаться на одном месте, действовало уже почти на уровне подсознания. Должно быть, именно поэтому, несмотря на заверение Париса, что на этот раз мы можем ничего не опасаться, я все же чувствовал себя неуютно. К тому же стеклянные стены кафе не были ничем прикрыты, и мы, вкушающие пищу земную, были выставлены на всеобщее обозрение, точно гады в террариуме.
Витька посмотрел на двух других посетителей кафе. Серый гэбист-любитель закончил трапезу и теперь сосредоточил все свое внимание на страницах книги. Глядя на его лицо, сложно было понять, получал ли он удовольствие от чтения подобного рода литературы или же делал это в силу какой-то, скажем – служебной, необходимости. Дядечка в синем берете продолжал ковырять свою котлету, которая уже превратилась в расползшуюся по тарелке гомогенную массу, и время от времени быстро кидал себе в рот что-то извлекаемое из портфеля.
– Может быть, это кто-то из них? – предположил Витька.
– Я вижу их впервые в жизни, – уверенно ответил я.
– Ох, не нравится мне все это, – снова вернулся к своей излюбленной теме друг.
Можно было подумать, что я от всего происходящего получал удовольствие.
– А что, если мы напрасно ждем? Что, если никто так и не придет? Что будем делать тогда?
На эту серию нелепейших вопросов я даже не пытался искать ответы.
– А что, если Парис договорился с Одиссеем и хочет сдать нас ему?
– Для этого не нужно было разыгрывать столь сложную комбинацию, – заметил я. – Да и, случись такое, парни Одиссея давно бы уже примчались сюда.
Витька сосредоточенно сжал губы, но, похоже, так и не нашел что возразить.
Вне всяких сомнений, чрезмерная многословность Витьки была вызвана нервозностью. Я прекрасно понимал его состояние, поскольку и сам испытывал примерно то же самое. Сколько можно сидеть на месте, глядя на дверь и гадая, кто в нее войдет: человек, присланный Парисом, или кто-нибудь из команды Одиссея? Я всячески старался, чтобы Витька не заметил моего взвинченного состояния. Его и без того слабая вера в Париса пока еще держалась на том, что, как полагал Витька, я Парису доверял целиком и полностью. Но я чувствовал, что и моей веры надолго не хватит. Украдкой глянув на часы, я решил, что мы подождем связного еще десять минут, после чего уйдем из кафе. В конце концов, у меня имелся телефон, и Парис всегда мог со мной связаться, чтобы назначить новое место для встречи.
Я достал из кармана бумажник и поднялся со своего места.
– Еще колу будешь? – спросил я приятеля.
Витька изобразил на лице выражение крайнего отвращения.
– Дрянь буржуйская. Кто только ее придумал?
Замечание вполне в духе господина Кровица. Витька, когда был в дурном расположении духа, частенько нес всякую чушь.
Я насмешливо хмыкнул и направился к стойке.
Получив стакан холодной кока-колы, я повернулся в сторону зала и обнаружил, что в кафе появился новый посетитель. Человек этот был мне знаком. Но, черт возьми, кого-кого, а уж его-то я точно не рассчитывал снова встретить сегодня.
Глава 15
В дверях стоял писатель-порнограф Вадим Трепищев. Как обычно, он пытался придать своему лицу выражение глубокомысленной задумчивости. Однако эффект при этом достигался прямо противоположный. При одном только взгляде на плотно сжатые губы, сосредоточенно сдвинутые брови и настороженно выглядывающие из-под них маленькие тусклые глазки сразу же создавалось впечатление, что человек занят подсчетом тараканов, давно и надолго оккупировавших его мозг. Причем, захватив центр, зловредные насекомые, прибегнув к тактике классика революционного движения, постарались перерубить все коммуникации, связывающие мозг бедолаги с окружающим миром.
Я замер на месте, не зная, как поступить: махнуть Трепищеву рукой или сделать вид, что я его не узнал? Впрочем, то, как поступлю я, не имело никакого значения. Не отличавшийся особой деликатностью Трепищев в любом случае подойдет ко мне, как только заметит, и заведет долгий и нудный разговор о тяжелой судьбе непризнанного гения. Вероятность совпадения была крайне мала, и все же мне отчаянно, до зубной боли не хотелось верить, что Трепищев именно тот человек, которого подсунул нам Парис.
Трепищев заметил меня прежде, чем я успел принять какое-либо решение. На губах его появилась улыбка, не сулящая мне ничего хорошего.
– Анатолий Иванович! Вот так встреча!
Я натянуто улыбнулся в ответ:
– Здравствуй, Вадим.
Зацепив боком спинку стула, на котором сидел мужичок в синем берете, именно в этот момент пытавшийся вновь кинуть в рот что-то извлеченное из недр бездонного портфеля, Трепищев быстро подошел к стойке.
– Не знал, что вы сюда заходите, – сказал он, ощупывая меня взглядом.
