Ну? Кто следующий?
– Я все же не понимаю. – Естественно, прежде чем согласиться, Гигин счел нужным поделиться своими сомнениями со всеми присутствующими. Так сказать, для проформы. – Почему мы не можем согласовать этот вопрос с Высшим советом Гильдии?
– Потому что на это у нас нет времени, – спокойно объяснил Юрьев. – Одним телефонным звонком не обойтись. Начнутся вопросы, уточнения, согласования. К нам пришлют специалистов по «Джи-Эф-Эл». От нас потребуют развернутого доклада по «Шеврону». К тому моменту, когда решение наконец примут, будет уже слишком поздно. В Москве, а может быть, и в других городах, где сейчас действует программа «Джи- Эф-Эл», воцарятся хаос и полнейшая неразбериха.
– Но… – Гигин поднял руки перед собой и медленно соединил кончики пальцев. А затем так же медленно развел их в стороны. – Я просто подумал… – Он еще раз повторил то же самое движение.
– Да бросьте тянуть кота за причинное место, Гигин! – не выдержав, рявкнул Шумейко. – Говорите все как есть! Вы же среди своих!
Отлично сказал старик, отметил про себя Юрьев.
– Я подумал, не будут ли расценены наши самовольные действия по запуску новой, не утвержденной Высшим советом программы, как… – Гигин вновь развел в стороны ладони с растопыренными пальцами, – скажем, как самоуправство?
– Или – как переворот! – более точно сформулировал мысль Гигина Шумейко.
– Или – так, – согласился Гигин.
– Господа киуры. – Старший киур улыбнулся и не спеша обвел взглядом всех присутствующих. – Так ведь это и есть переворот. Само собой, в наши намерения не входит свержение Высшего совета Гильдии чистильщиков. – Улыбка старшего киура сделалась снисходительной. – Нам это ни к чему. Но мы заставим Высший совет считаться с нами как с полноценным партнером. Им не останется ничего другого, поскольку ключи от программы «Шеврон» будут лежать в нашем кармане. А убедившись в преимуществе «Шеврона» над «Джи-Эф-Эл», на нашу программу станут переходить и другие Эсперанты Российского региона. Мы будем распространять свое влияние неторопливо, но верно.
Он говорил «мы» и «нам» так, будто уже получил согласие всех киуров Московской Эсперанты. Будто все они уже заодно.
Собственно, так оно и было. Только сами киуры об этом, возможно, еще не догадывались.
Вечеринка. Камлание. Отец
– Выключите музыку!.. Эй!.. Да выключите ж, к дребеням, эту гадскую музыку!..
Истошный крик хозяйки наконец-таки был услышан кем-то, находившимся поблизости от микшерского пульта, и протяжная, заунывная лента целлулоидных звуков, на которую равномерно и четко, как на конвейере, накладывалось ритмичное, басовое уханье сабвуфера, оборвалась. В будто с неба рухнувшей внезапной тишине ползущие по стенам и потолку разноцветные сюрреалистические разводы казались особенно таинственными. А трио певцов, отчаянно разевающих безмолвные рты сразу на обоих экранах, почему-то внушало неосознанное отвращение. Хотя, возможно, это было побочным действием улыбающихся таблеток, легкого алкоголя, травы и бог знает еще какой дури, принятой сегодня, а может, добавленной к той, что была принята накануне.
Наконец кто-то догадался отключить светомузыкальную установку и телепанели. Теперь огромную комнату-зал освещали лишь развешанные по стенам тусклые ночники, имитирующие пятиконечные звезды, и оплывающие восковые свечи. Они не рассеивали тьму, а только делали ее гуще и плотнее. Свет, падавший из коридора через квадрат открытого дверного проема, казался нереальным, потусторонним.
В дальнем углу комнаты звякнула упавшая бутылка. Кто-то сдавленно хихикнул. И снова наступила тишина.
– Все здесь? – грозно вопросила Берта.
– На кухне двое, – ответил ей голос из темноты. – Но они, во-первых, уже ничего не соображают, во- вторых, не могут самостоятельно передвигаться, в-третьих, они не наши.
– И в туалете кто-то заперся, – добавил другой голос. – И не отзывается.
– Хорошо, – сказала Берта.
По комнате поплыли низкие, тягучие звуки совсем другой музыки. Негромкие, они, казалось, заставляли тело вибрировать в строго определенном, заданном ритме.
– А теперь отойдите все к стенам! – приказала Берта. – Освободите место в центре комнаты!
Толкаясь и перешептываясь, гости начали смещаться от центра комнаты к стенам. Движение был хаотичным и неровным, а людей, собравшихся в зале, слишком много. Но в конце концов в центре образовалось небольшое открытое пространство.
Берта вышла в круг. В руках у нее была большая круглая корзина из ивовых прутьев.
– Мы все знаем, как важна для нас эта ночь! – торжественно провозгласила, почти пропела Берта. – Мы все знаем, ради чего мы здесь собрались! Мы знаем, на чей зов мы явились! Каждому из нас известно его имя! Но пока еще не время произносить его вслух!
– Отстой какой-то, – недовольно зашептал на ухо Могваю Альпачино. – Пора сваливать.
– Погоди, давай посмотрим, – шепнул в ответ Могвай.
– Да на что тут смотреть-то. Каждый раз одно и то же.
– Вот в этом, дружище, ты не прав. Каждый проводит церемонию по-своему.
– Что-то я не замечал разницы, – проворчал в ответ Альпачино.
– Наверное, потому, что был под кайфом.
– А ты сейчас не под кайфом?
– Я именно под тем кайфом, что надо. Мне сейчас для полного счастья только Ктулху и не хватает.
Услыхав имя, которое пока что нельзя было произносить, со всех сторон на Могвая зашикали. Могвай сделал успокаивающий жест: мол, все понял, извиняюсь, больше не повторится.
– Да ты посмотри на эту Берту, – еще тише зашептал Альпачино. – Сразу видно, она на этом деле завернута по самое не могу. А значит, будет проводить церемонию по полной программе. С коллективной медитацией, хоровым песнопением и жертвоприношением. Мы тут со скуки сдохнем. Давай лучше прихватим бухла да свалим. В конце концов, в парке на травке посидим.
– По парку сейчас, может, твари бродят.
– Ты так думаешь? – Альпачино озадаченно почесал кончик носа.
Упоминание о тварях произвело на него впечатление. И, прикинув все «за» и «против», которые он еще мог прикинуть, Альпачино решил, что, пожалуй, лучше все же остаться на церемонию. Оно, может, и скучно, зато безопасно. И выпивка с дурью хотя и не совсем под рукой, но, в общем, сыскать несложно.
Берта тем временем обходила гостей, вручая каждому толстую черную свечу, яблоко и небольшую пальчиковую батарейку. Судя по всему, в корзине у нее было полно этого добра.
Могвай тоже протянул руку за раздачей. Но Берта только взглянула на него и отдала свечу, яблоко и батарейку Альпачино.
– А тебя папа ждет, – сказала она Могваю.
– Какой еще папа? – недовольно сдвинул брови Могвай.
– Мой папа.
Могвай окинул взглядом заполненную людьми комнату. Он видел лица лишь тех, кто стоял рядом с ним. Остальные сливались в плотную, темную массу людей, лишенных лиц и по большей части половой принадлежности. Как-то все это не вязалось с упоминанием о папе. Тем более что про папу он сегодня уже слышал. И, честно говоря, полагал, что тема исчерпана и закрыта.
– Папа у себя в кабинете, – уточнила Берта.
– И хочет видеть меня? – Могвай попытался, но не смог стряхнуть растерянность.
– Точно. Иди, а то он будет сердиться.
– Почему? – задал совсем уж глупый вопрос Могвай.
– Потому что не любит терять время попусту. Помнишь, как пройти?
– Помню, – кивнул Могвай.
– Вперед!
Берта достала из корзины еще один комплект, необходимый для проведения предстоящей церемонии, и протянула его следующему адепту. Хотя, может быть, это был неофит.
