Глава 28. Стена.
После нескольких часов, проведенных вне стен сектора, Стинов чувствовал не просто физическую усталость, а какую-то непреодолимую, звенящую пустоту в душе.
Должно быть, нечто подобное ощущал каждый, кто принимал участие в рейде к машинному залу, потому что ни у кого не возникало желания не то, чтобы обсудить результаты, а даже просто поговорить.
О чем было говорит, если все усилия оказались напрасными, а жертвы — бессмысленными. Им казалось, что своими действиями они отняли у людей последнюю надежду. А то, что надежда эта изначально была несбыточной, сейчас уже не имело никакого значения. Не так уж привлекательна реальность, когда, падая, разбиваешь нос об асфальт.
Пятеро мужчин долго и тщательно мылись в душе, подставляю под жесткие струи воспаленную кожу. Затем не спеша пообедали. Конечно, нельзя сказать, что за все это время они не обмолвились ни единым словом, но все произносимые фразы были строго функциональными и однозначными, касавшимися непосредственно того, что происходило в данную минуту.
После обеда все вместе зашли в медицинский стационар, справиться о состоянии здоровья Тейнера и Вельта, а заодно и самим подлечить ушибы, ожоги и ссадины. Ни к одному из больных врачи их не пустили, — Тейнер спал, а Вельт так сильно страдал от боли, что его все время держали на наркотиках, запас которых, как заметил пожилой лысоватый доктор, был не безграничен. Состояние Тейнера у врачей опасений не вызывало. Никаких серьезных повреждений он не получил, но сильные ушибы спины, как сказал все тот же доктор, заставят его пролежать в постели не меньше недели.
— Вы Тейнера не знаете, — заметил в ответ на это Волков. — Я удивлюсь, если вам удасться удержать его на месте хотя бы пару дней.
Доктор насупил мохнатые брови, но спорить не стал.
— А вот второй ваш товарищ совсем плох, — сказал он. — С теми лекарственными препаратами, что имеются у нас в распоряжении, мы уже не в силах сдерживать распространение некротического процесса. А он наотрез отказывается от ампутации ноги, которая, в сложившейся ситуации, только и может спасти его от смерти. В конце концов, я возьму всю ответственность на себя и проведу операцию без согласия пациента. Я не могу допустить, чтобы у меня на руках погиб человек, которого я мог бы спасти. Может быть вы попробуете с ним поговорить, когда он придет в себя?
— Предоставьте это дело Тейнеру, когда проснется, — голосом, не выражавшим ничего, кроме безмерной усталости, произнес Хук. — Если кто и сумеет убедить Вельта, так только он один.
В бараке Осато сразу же улегся на пол и повернулся лицом к стене. Неподалеку от него устроился Волков. Латимер и Хук сели на перевернутые ящики. Стинов прошелся пару раз по комнате, присел на пол и, обхватив руками колени, подтянул их к подбородку Апатия обволакивала, словно клейкая паутина. Не было желания ни двигаться, ни думать, ни что-либо говорить. Надежда, которая одна только и придавала сил в последние дни, лопнула как мыльный пузырь. Что ожидало их впереди? Бессмысленная борьба за выживание в заполненной мертвецами и вариантами Сфере?
Борясь с парализующей беспомощностью, Стинов пытался заставить свой мозг работать. Но всякий раз, как бы не формулировал он один и тот же вопрос, на который надеялся получить ответ, сознание с убийственной однозначностью выдавало одно и то же: нет выхода, нет выхода, нет выхода...
Усталость взяло свое, и незаметно для себя Стинов задремал, уткнувшись лбом в колени...
...Солнца не было видно, но само небо слепило глаза, стоило только поднять голову. Наверное именно поэтому в какую бы сторону не поворачивался Стинов, он не видел собственной тени. Зато была видна стена, сложенная из больших красных кирпичей. Незаметно для глаза стена изгибалась, замыкаясь в кольцо, окружавшее человека со всех сторон. Поверхность ее была абсолютно ровной, даже из швов между составлявших ее блоков не выкрошился раствор. Высота ее была всего около трех метров, но как перелезть через нее?
Стинов не мог понять причину, по которой он здесь оказался. Он не знал, что находится за стеной, но с отчетливой ясностью сознавал, что ему жизненно необходимо выбраться из замкнутого круга сложенных ровными рядами кирпичей. Он медленно двинулся вдоль стены, ведя ладонью по ровным рядам кирпичей в надежде, что рука сможет отыскать едва заметную неровность, за которой скрывается разгадка странного и пугающего сооружения.
Стинов не сделал никакой отметки на том месте, откуда начал свой путь. Да и нечем ее было сделать, — под ногами был только тонкий слой мелкого песка, на котором даже следов не оставалось. Поэтому Игорь не мог сказать сколько раз он измерил протяженность стены к тому времени, когда наконец-то понял, что движется по кругу.
В отчаянии Стинов обратил свой взор к небу, но оно по-прежнему было ослепительно ярким и чистым. Страх, навалившийся на плечи, как будто придавил его к земле.
Непомерная тяжесть дрожью отозвалась в коленях. Он был заживо погребен в этом неизвестно кем созданном склепе, крышей которому служило раскаленное небо!
Каким-то сверхъестественным чутьем Стинов ощутил движение за спиной и стремительно обернулся. В двух шагах от него, опираясь на тонкую трость, стоял маленький, лысый старичок. Широкая полоса зеленоватой материи, переливающейся на свету так, словно бы это была не ткань, а струящийся поток воды, оборачивалась причудливым образом вокруг тела старика, оставляя открытым левое плечо. Левый глаз старика был прикрыт наплывшим на него морщинистым веком, но зато другой глаз смотрел столь пронзительно, что казалось он испускает незримые лучи, насквозь пронзающие объект наблюдения. Широкие, сильно вывернутые наружу губы старика изгибались в усмешке, которая одновременно была и осуждающей, и лукавой.
— Учитель Лиг?.. — Вне себя от изумления только и смог промолвить Стинов.
— А ты рассчитывал встретить здесь кого-то еще? — Улыбка оставалась на губах старца, но голос его выражал явное недовольство.
— Но, как же... — Стинов осекся, не закончив начатой фразы.
— С чего вдруг такие сантименты, — улыбка старца сделалась едва ли не язвительной.
— Или ты просто боишься называть вещи своими именами? Ты забыл все, чему я тебе учил?
— Но вы же умерли, учитель, — растерянно произнес Стинов.
Старец наклонил голову, словно собирался боднуть своего собеседника, и обескуражено покачал ею.
— Один день позанимался — один день приобрел. Один день не позанимался — десять дней впустую, — назидательным тоном произнес старец. — Боюсь, что ты упустил столько дней, что тебе не наверстать их до конца жизни.
— Простите, учитель, — повинно склонил голову Стинов. — Но жизнь требовала от меня иного.
— Жизнь? — Старец презрительно дернул уголком губ. — Думаю, что ты и сам не сможешь толком объяснить, что подразумеваешь под этим словом. — Он вскинул руку, предупреждая возможные возражения. — Оставим ненужные сейчас теоретизирования. Я уже говорил тебе не раз, но, видно, стоит снова повторит: человек умирает только тогда, когда утрачивает желание жить. Я же пока еще не настолько потерял интерес к сущему. Но я уже давно выбрал для себя свой Путь: прежде — в сознании, потом — в теле. Я ушел по Пути без возврата, когда понял, что Сфере я больше не нужен, а на Земле для меня нет места.
— Так где же вы сейчас, учитель? — Удивленно спросил Стинов.
— Ты стал совсем плохо соображать, милый мой, — неожиданно перешел на абсолютно прозаический язык старец. — На Пути! Где же еще?
— Так значит мы оба сейчас находимся на Пути?
— Да, — кивнул старец. — Но это твой Путь.
— А как оказались здесь вы?
— Ну, время от времени я покидаю свой Путь, — смущенно повел плечом старец. — Хотя подобные блуждания и делают Путь длиннее, но... — Старец, словно извиняясь за что-то, развел руками. — Порою просто ничего не могу с собой поделать. Должно быть, несмотря на то, что я прошел по Пути гораздо дальше любого из ныне живущих, я все еще сохраняю в себе слишком много суетности.
