— Я так испугался сейчас, — сказал очень тихо Этьенн.
— Испугался? Ты?!
— Ну да! Я испугался, что ты перейдешь в кабину.
— Глупый какой! Что ж ты обо мне думал?
— Я думал, тебе все равно.
— Мне не все равно. Ты же знаешь.
Машину опять сильно тряхнуло на повороте.
— Какая у тебя рука, — сказал Этьенн.
— Какая?
— Маленькая, теплая, точно воробушка держишь. И косточки, как у воробушка: остренькие, маленькие…
— А у тебя сильные руки, — сказала Клэр. — Я помню, как ты при мне свою маму поднял.
— Да она совсем легкая у меня, — сказал Этьенн.
— Хорошая она. И папа твой хороший.
— Работяга. Знаешь, он весь свет объездил…
— Знаю. Мне Мать рассказывала. — Клэр вдруг беспокойно задвигалась. — Боюсь я за них, вот что.
— Боишься?
— Ну да. Как бы не случилось чего-нибудь. С этим собранием и вообще. Шпиков кругом — миллион.
— Не бойся ничего, товарищи выручат, — сказал Этьенн. — Я, например, никогда не боюсь.
Машина, видимо, шла теперь по ровному полотну, и их покачивало легко и ровно, как в люльке.
— Знаешь, когда я стану зарабатывать no-настоящему, я подарю тебе кольцо, — вдруг сказал Этьенн.
— Зачем? Коммунисты не носят украшений.
— Почему? Коммунисты не монахи, — возразил Этьенн. — А мне хочется подарить тебе что-нибудь красивое, потому что… потому что ты сама красивая, Клэр. Вот.
— Что еще выдумал! — сказала счастливым голосом Клэр.
Дождь стучал быстро и неровно, точь-в-точь как их сердца.
— Ты еще не знаешь про меня, какая я, — опять начала Клэр.
— Какая?
— Правда, это давно было, но ты все-таки должен знать. Я один раз… украла, — с усилием выговорила Клэр.
— Украла?! Ты?!
— Да, я. Вот послушай…
И под шум дождя, иногда повышая голос, чтобы пересилить вой мотора, Клэр стала рассказывать о птичке колибри из магазина Рамюр. Этьенн чувствовал жар ее щеки, трепет всего ее тела. Все это было еще так живо в ней. Когда она кончила, мальчик долго молчал. Клэр ждала, ждала… Наконец ей стало невтерпеж. Она тронула Этьенна за руку.
— Ну, что же ты ничего не спрашиваешь? — В голосе ее был даже вызов.
— И она с тех пор никогда не вынимала ее при тебе? — спросил Этьенн.
«Она» — это была Мать.
— Никогда, — сказала Клэр.
— Ну, тогда выбрось все это из головы, — сказал с облегчением Этьенн. — Ты ведь тогда была совсем крошка, — прибавил он мягко.
— Не могу, — сказала Клэр, — умирать буду, тоже вспомню!.. Так и стоит… — она засопела.
— Давай о другом говорить, — сказал Этьенн.
— Давай. Только о чем?
— О нас, — сказал Этьенн.
— Или о дожде, — Клэр тихонько засмеялась.
— Нет, лучше о нас.
— Ну хорошо. Заметил ты, как Корасон утащил Жюжю? — спросила Клэр.
— Заметил.
— Как по-твоему, Корасон знает?
— Что знает?
— Ну… про нас?
— Наверное, знает. Корасон все на свете знает и понимает, — гордо сказал Этьенн.
— Хорошо, что он друг и с тобой и со мной. Правда?
— Угу. Мы всегда будем дружить, верно?
— Ну конечно. И он будет приходить к нам каждый день, когда мы…
— Когда мы что, Клэр?
Клэр не отвечала.
— Ну, Клэр, ну, скажи, когда мы что?
— Послушайте, что же вы сидите там, под этой покрышкой? Ведь дождя уже давно нет! — закричал Жюжю.
Машина стояла. Дождя действительно не было.
ТЭД ЗА ДРУЗЕЙ
Тэд и Дэв лениво стягивали с себя рабочие куртки и штаны. Сегодня они славно поработали в столярной. Правда, работа была не слишком интересная: все скамейки, да скамейки, да какие-то щиты — заказ муниципалитета для городского парка, как объяснил им Ксавье. Но работалось так дружно, так душисто пахло сосновой стружкой, такая хорошая подобралась компания во главе с самим бригадиром Ксавье, что мальчики остались очень довольны своим днем. Дэв еще с детства ходил с отцом на лесопилку и помогал ему дома столярничать. Правда, об этом он грачам ни слова не сказал. Выбрал себе в мастерской нужный инструмент, приглядел доску получше, без сучков, и принялся строгать так, что только шипел рубанок и стружки колесом скатывались на пол.
— О, да ты не только маляр, электрик и гидротехник, ты, оказывается, еще и столяр! — с уважением сказал Жорж, сколачивавший тут же деревянные щиты.
— Любой парень нашего возраста должен все уметь, — сказал Дэв, продолжая строгать. — Ничего в этом нет особенного… Нормально.
— А я, как садовод турецкого паши, — сказал, подмигивая, Жорж, — на все руки.
— Какой садовод? Что за садовод? — заговорили, загалдели со всех сторон грачи.
По лукавому виду Жоржа бригада поняла: сейчас последует какая-нибудь забавная история.
— А вот позвал к себе раз турецкий паша прохожего и спрашивает его:
— Что ты умеешь делать?
— Что желаете, ваше величество? Могу печь хлеб, глотать змей, делать фокусы, лечить собачьи укусы, рыть колодцы. Вот только за цветами и садами ухаживать не умею.
— Отлично, — сказал паша. — В таком случае делаю тебя моим придворным садоводом.
— Вот и я так же столярничаю, как этот садовод ухаживал за садом, — прибавил Жорж под смех всей бригады.
Даже хмурый бригадир Ксавье смеялся. Вначале Ксавье еще косился на американских школьников, но уже в первый вечер молча пожал им руки.
Если говорить правду, Тэд был рад скоротать время любой работой. Последние два дня он чувствовал
