возвышении. Присев, они разглядывали пейзаж, лежащий перед ними.
Внизу расстилалась небольшая овальная долина, в центре которой блестело и переливалось под солнцем круглое озеро. Даже на самый первый взгляд это было обжитое человеком место — там и тут видны были ровно засаженные чем-то поля, деревья шпалерами стояли вдоль дорог, сквозь зелень виднелись крыши жилищ, фигурки людей.
— Ну, что? В смысле — спускаться будем? — поинтересовался мнением товарищей Барс.
— Так всё равно придётся. Не сегодня, так завтра, — пожал плечами Акела, — если ковёр сдох. А если с ним всё нормально, тем более по фигу. Высохнет и улетим.
Соловей согласно кивнул.
Их заметили издалека. Сначала из зарослей выскочил невысокий человечек, поглядел в их сторону из-под руки и очумелым зайцем сиганул обратно. Когда они уже подошли к этим зарослям вплотную, оттуда вышли трое здоровых поджарых парней, вооружённых копьями.
Стоя плечом к плечу, они совершенно спокойно рассматривали путников. Те, ничуть этим не смутясь, так же спокойно принялись в упор рассматривать аборигенов. Зрелище того стоило. Ежу было ясно, что в основе организации этого общества мог быть положен любой признак, кроме расового.
Все три сторожа, или кто они там, являли собой интернационал в чистом виде. Если первый был несомненным европейцем, хотя и сильно загорелым, то второй был наверняка мулатом с явными негроидными чертами и кофейным цветом кожи. Третий же был несомненный азиат или метис.
Вволю налюбовавшись пришельцами, европеец предпринял первую попытку контакта. Он сказал что-то на гортанном незнакомом языке и вопросительно посмотрел на путников. Те отрицательно покачали головами. Страж снова спросил что-то на другом языке, выжидательно глядя, но с тем же успехом. Акела, решив, что так можно долго тянуть кота за хвост, внёс ясность.
— Если у вас нет русов, то мы так долго стоять будем.
— Русы есть, — неожиданно ответил мулат на чисто русском языке, — вот я и вот он, — и показал на метиса, — а он тевтон.
— А здесь-то откуда русы? — удивился Барс.
— Да из тех же ворот, что и весь народ, — без малейшего акцента съязвил метис и добродушно рассмеялся, — да где их нет? Самый непоседливый народ. Так, что, милости прошу к нашему шалашу.
— Георг, — обратился мулат к тевтону и сказал ему что-то явно по-немецки.
Тот кивнул головой и скрылся в зарослях.
— Я его послал сообщить о вас кнезу, — пояснил мулат, видя, что гости насторожились, — не бойтесь, сейчас здесь уже не едят путников.
— А раньше, что, ели? — поинтересовался Соловей.
— Ещё как, аж за ушами трещало, — засмеялся мулат, — у моего деда на заборе штук тридцать черепов висело. Меня Нежданом зовут. Нежданным на свет явился.
Путники по очереди назвались.
— А я Зорян. Что за имя странное — Акела? — с любопытством спросил метис.
— Оно значит, — старый волк.
Выйдя из зарослей, они увидели обычную с виду русскую деревню, но среди обычных рубленных изб стояло несколько хижин типа африканских. Или южноамериканских, Акела в таких тонкостях не очень разбирался. Хижины были окружены заборами из кольев, на которых висели пожелтевшие от времени человеческие черепа.
И, как в любой деревне, здесь тоже орали во дворах петухи, заполошно кудахтали пёстрые куры. Возмущённо визжала свинья с многочисленным выводком поросят, которую выгоняли с ухоженного огородика. Блеяли в загончике беленькие козлята, им громко вторила безрогая коза с полнёхоньким выменем. Эту козу тянула за собой забавная чернокожая девочка лет семи, в набедренной повязке из разноцветных лоскутьев и серьгами в ушах. Рядом, с пустым ведёрком в пухлой ручонке, беззаботно шлёпала босыми ногами её трёхлетняя сестрица. Так же курчавятся тугие завитушки на голове, а вот из одёжки только бусы и присутствуют. За заборами мелькали любопытные и заинтересованные лица женщин в пёстрых одеждах, доносился приглушенный шёпот. Да, кто для кого здесь большая экзотика — вопрос относительный.
— Древний обычай, — пожал плечами Неждан, заметив их удивление, — все черепа старые, сами видите.
— Да ничего, — вежливо сказал Акела, — у каждой Марфушки свои игрушки.
— Это кто — Марфушка? — поинтересовался любознательный Зорян.
— Марфушка — женское имя у христиан, Марфа.
— У нас тоже христиане есть, но мало. Они всех уговаривают своему Христу молиться, а чем он это заслужил? Ничего славного не сделал, да ещё сам на казнь отдался, как блажной. А вы что, тоже христиане?
— Христиане, — рассеянно ответил Акела, игнорируя предостерегающий взгляд Барса, — но детей не едим и городов не поджигаем.
— Да у нас этим никого не удивишь, — рассудительно прокомментировал Неждан, — тут кого только нет. А вот и гостевая изба. Заходите и будьте как дома. Кнез придёт и сам вам всё расскажет. А нам в караул пора, служба.
И, махнув на прощание рукой, они ушли. Друзья вошли в дом. Обычная изба с печкой, столом и лавками.
— Борисыч, ты что-нибудь понимаешь? — устало опускаясь на лавку, спросил Андрей.
— Я одно понял, что второго такого мира во всей Вселенной не сыщешь, тот ещё винегрет.
— Нарочно не придумаешь, — подтвердил Соловей, расстилая ковёр на полу для просушки, — главное, чтобы нас тут не съели.
— Не съедят, не беспокойтесь.
Они обернулись к дверям и увидели высоченного негра, чёрного, как хромовый сапог. Одет он был в длинную рубаху с русской вышивкой, на поясе короткий меч. Чернокожий сделал шаг вперёд и, блеснув белыми зубами, на чисто русском языке представился: 'Кнез Добрыня'.
Гости, встав, назвали свои имена.
— Садитесь, други, — махнул рукой кнез, присаживаясь к столу. В дверь вошли несколько женщин, с улыбками расставили на столе угощение, — запотевший жбан, кружки, чашки с мясом, рыбой, овощами, каравай хлеба. Тонко позванивали при каждом движении украшения. Словно нечаянно задевая гостей упругой грудью или крутым бедром, они лукаво улыбались. Гостеприимный кнез 'не замечал' козней местных озорниц. Управившись, прелестницы так же молча удалились. Они тоже были, если можно так выразиться, разномастными, соединяя в себе, в разных пропорциях, три основные расы Земли.
— Угощайтесь, гости дорогие, — кнез разлил напиток по кружкам, поднял свою, — за ваше здоровье, — и одним махом опорожнил её.
Гости не отстали. Напиток был приятным, холодным и слегка хмельным, — что-то типа ягодной бражки.
— Не в обиду гостям, — нарушил молчание Добрыня, — прошу рассказать — кто таковы, откуда к нам? Не я к вам пришёл, вы ко мне.
— Люди мы русские, из Светловодья. Путешествовали по своим делам, случайно попали на чужой корабль. Не захотели нас там держать, выдали немного припаса и высадили на твой остров.
— Никогда не слыхал, чтобы светловодские люди по морю ходили, — покачал головой кнез, — исстари этим только мы, приморы, да беловоды промышляли. Чудно говоришь.
— Случайно мы на море оказались, кнез, — вступил в разговор Барс.
— И то, — согласился Добрыня, — ну, что свершилось, то свято. Про нас что можно сказать замысловатого? Люди мы русские, приморские, живём хотя отдельно от Руссии, но заветы чтим. Хватает у нас и пришлых. Тевтоны есть, галлы, румей даже один затесался. Раньше тут батуаны жили — чёрные, как вот я, — он усмехнулся, — потом сюда приморский корабль прибился после крушения. Назад им ходу не было, да и хорошо, чего ж от добра-то добра искать? Правда, батуаны, не сказать, чтобы добром приморов этих встретили. Они их попросту съесть хотели. Ну, да русов без хрена не сожрёшь, а его тут сроду не сажали. Кто в живых остался, тому человечину есть заказали, а женщин, как водится, на ложе
