в икру, как в ИРА[18] делают. Просто и понятно: человек не шутки шутить пришел. Только в ИРА-то они тебя при этом держат, а Окема вряд ли даст себя подержать. И насмерть тоже нельзя. Проблема.
— Давай в ногу, — говорю.
— А, то есть царапнуть просто, да? Типа для знакомства?
— Ну да.
— Как целиться, знаешь?
— Главное не в себя.
— Это точно.
Он вложил мне в руку пистолет. Хорошо я качаться не бросил. Отошли в угол.
— Начнем с главного. Предохранитель что такое — знаешь?
— Давай ты мне его просто снимешь, и я так буду ходить. А то еще в нужный момент снять забуду — глупость получится.
— И сколько ты так ходить собрался, без предохранителя?
— Ну дня два. Нормально?
— Покалечишься. Лучше спрячь как следует, а потом, перед самым выходом, достань. Если будешь осторожно, ничего с тобой не случится. Понял?
— Понял. Спрятать, а потом достать, если осторожно, то ничего.
— Ну что, показать тебе, что ли, как стрелять?
Я потренировался, потом он мне его зарядил по полной, пятнадцатый послал в ствол и снял с предохранителя. Я отнес пистолет домой и сунул себе под кровать. Шарон сказал, чтобы она мелкого ко мне не пускала. Потом в день «Че» достал и осторожно донес до места.
— Слушай, ты достал уже. Повторяю вопрос: че те надо?
— Передай Мики и Эрролу, что теперь мы район контролируем.
Дальше вроде говорить было не о чем, и я выстрелил ему в ступню.
Вообще-то целился я в правую, а попал в левую: трясся сильно. Хотя ведь я не объявлял никому, куда хочу попасть. В общем, сойдет для сельской местности.
Да, чуть не забыл:
— Это тебе за Винни.
Он катался по полу и выл. Я пошел на выход. Я знал, что скоро они опять начнут выяснять, с кем Винни общался. Может, даже придут к маме разбираться. Хотя я надеялся, что они скорей на первую часть клюнут: про наркотики. Узнают, где у нас все планируется, поговорят с народом и проглотят нашу дезу.
Позвонил Рамизу с мобильного на мобильный, все рассказал.
— Молодцом. Ну как ощущения? Прет?
— Хреновые ощущения, честно говоря. Я теперь из района сваливаю. Ты с центром на пятницу договорился?
— С центром без проблем. Зал забронировал, общество нашел: с лейкемией борются. Помнишь, недавно двое детей заболели, один наш, один белый? Блин, хорошее дело, я лично горжусь. Все уже на мази, мусульмане, католики — какие есть церкви в районе, ото всех придут.
— Хорошо.
— Слушай, ты себя точно нормально чувствуешь? У тебя какой-то голос замороченный.
— А я и сам замороченный. Давай дальше без стрельбы, ладно?
— Как скажешь. Только ты теперь большим человеком стал, Ники. Это все знают. Ты деньги приготовил?
— Деньги не проблема. Небось слышал уже, как народ деньги собирает.
— Слышал. Ты мужик, Ники, слово держишь.
— С тобой не сдержишь, пожалуй, ты же закопаешь!
— Шутишь все… Ладно, мы с пацанами тоже готовимся.
— Тогда, если что, свяжешься со мной, да?
— Увидимся.
Я пошел к Флоксику — весь день дрых и французскую музыку слушал. Я прошлую ночь так психовал, что вообще не спал. Теперь надо было нагонять. Поспал — вроде полегче стало.
Потом, уже ночью, я заснул на полу перед телевизором. Флокс сидела со стаканом вина, проверяла тетрадки. Мы уже поужинали — опять бобы с фасолью. Все-таки прикольная она, Флокс.
Сплю и вдруг слышу, она мне шепчет:
— Ники, спать пора, уже двенадцать.
— А?
Открыл глаза. Она совсем рядом сидит. А дальше я сам не понял — взял обнял ее за шею, притянул поближе и поцеловал. Целую, а сам думаю: все, мне конец. Но тут она мне мягко-мягко сперва верхнюю губу, потом нижнюю, потом языком. Господи. Языком провела по зубам, по деснам, по языку.
— Господи…
Она легла рядом, потом перебралась ко мне на грудь. Мне сон как рукой сняло. Она подвинулась повыше, мы стали целоваться, я гладил ей спину под майкой. Она была без лифчика.
Она села мне на бедра, прижалась, потом передвинулась повыше, поцеловала в губы, потом в глаза, в нос, в уши, в шею. Потом — расстегнув рубашку — целовала грудь, живот, плечи, тихонько кусала соски. Господи. Я стянул с нее майку и взял в рот сперва один сосок, потом другой. Она часто задышала. У нее была красивая грудь: круглая и крепкая.
Я хотел что-то сказать, но она прижала мне палец к губам, помогла подняться и повела в мою комнату. К себе не пустила: ее спальня — святое.
Она стояла полуодетая и улыбалась. Я тоже улыбнулся. Она сняла остальное. Я тоже.
Потом она стянула с кровати одеяло, и мы легли обнявшись, лицом друг к другу. Я засмеялся, мы стали целоваться, потом я лег сверху. Флокс развела ноги. Она улыбнулась мне и опять перекатилась наверх. От нее шло тепло, у нее была такая кожа, что мне захотелось кончить прямо так. Потом опять я сверху, мы целуемся, моя нога у нее между ног, и там все влажное.
— Господи.
Она тихонько засмеялась.
Потом она села мне на бедра, и все началось уже по-настоящему. Она провела мне языком от груди вниз, ее соски прочертили по моему животу. Господи.
— Ух ты, какой у тебя красивый!
Ну да, ей виднее. Тут она быстро скользнула вверх и поцеловала меня в губы.
Я охнул. Блин, как же она это делала! Я и забыл, что так бывает. Вот, значит, как это в Сток- Ньюингтоне поставлено.
Ох!
Потом она поднялась еще выше и встала надо мной на коленях.
Я сперва растерялся, потом сжал ей бедра, она медленно опустилась и вздохнула. Я нашел ее языком, лизнул, она тут же отодвинулась. Я за ней, и мы опять лежим, я целую ей грудь и бедра, провожу языком внутри, там влажно и мягко. Она вздыхает, сжимает мне виски, потом тянет к себе и целует в губы. И тихо- тихо выдыхает:
— Ники…
Потом она опять сверху, опускается ниже, ее соски щекочут мне живот, она лижет меня там, и я кричу. Тогда она берет меня в рот, глубоко, до конца. Потом опять выпрямляется, и мы в обнимку катимся куда-то.
Потом я понимаю, что пора, наклоняюсь к ней, и она раздвигает колени. Она уже почти все — я только дотронулся, а она уже почти все. И я добираюсь до нее языком — нашел, теперь медленно, потом быстрей, быстрей, потом вдруг под губами как будто сердечко стукает — раз, два. И она выгибается, сжимает мне голову, потом резко садится и кричит, тише, тише, потом снова выгибается. Она вся дрожит.
