несколько магазинчиков. Такое вроде как место для гуляний. Все друг с другом треплются. Мужики прикидываются, будто делом заняты, хоть по правде никто никуда не идет. Шум, гвалт, суета. Женщины в тенечке сидят.
Торговки кричат:
— Кому соки! А кому соки! Кому вода! Холодная вода!
Только не похоже, что им так уж охота покупателя напоить: не цеплялись, за рукав не хватали.
Я взял себе чего попить и кусок пирога. Показали мне автобус до Мейвис-Банка. С отправлением там не спешили. Пришлось ждать — не то автобуса — когда придет охота тронуться, не то народ — когда побольше набьется, не то водилу — когда всем скажет, чего хотел, не то просто попутного ветра. Через час все-таки тронулись. Автобус маленький — всего-то человек на сто.
И вот мы поехали.
В Папайне уже видно горы. Я насчет этих самых гор не очень-то. В Уолтемстоу у нас была только одна гора — чингфордский Холм. Ямайские были повыше.
К слову сказать, было их много — докуда видно глазу. По склонам лес, потом трава да кустарник, потом опять лес. Я все на них смотрел. На Чингфордский холм ни одна не похожа. Потом стал наш мини- автобус наверх взбираться. Съехали мы с дороги, сначала покатили типа по долине, а потом пошло черт те что.
Все вверх да вверх, все повороты да повороты. Деревни какие-то проезжаем, ребятишки с нашего пути врассыпную, куры, козы. Миновали рытвины. Все вверх и вверх — кажется, как раз на небо попадешь. Так где-то час ехали, по обеим сторонам — горы, только никому до них дела нет, словно они их каждый день видят. Так оно и было, конечно. И когда у меня желудок уже в глотке плясал, мы, наконец-то приехали, и мир перестал колесом вертеться. Остановились возле площади. Вот и Мейвис-Банк. А все-таки мы, оказывается, вовсе даже не наверху, а все в той же долине, и вокруг — горы. Простор — дух захватывает.
Я решил малость прошвырнуться. Мейвис-Банк походил на одну большущую кофейную фабрику с двумя школами да с полицейским участком. Люди ходят по дороге, болтают. С Кингстоном не сравнить — просто небо и земля. Мужики тут гогочут да треплются, а вовсе не думают, как бы кого-нибудь подстрелить.
И красотища кругом была — охренительная.
Поспрашивал насчет миз Люси. Вернее, спросил первую встречную, и та сразу велела пройти по торговому ряду за углом — там, говорит, ее и найдешь, твою миз Люси.
Пошел через ряд. Дюжина или больше торговали тут всякой всячиной.
Какая тут миз Люси, непонятно. Все одинаковые тетки обмахивались чем попало, позевывали, ждали наплыва покупателей. Косились на меня из-под шляп. Какая же все-таки миз Люси?
— Простите, женщины, — говорю, — я тут, понимаете, ищу миз Люси.
— Миз Люси?
— Миз Люси?
— Мне женщина сказала, что миз Люси тут. Меня прислал к миз Люси ее внук, звать Слип.
Помолчали.
Потом одна большая старая женщина говорит: «Я миз Люси, мой друг. Говоришь, ты приехал от моего внука?»
— Так оно и есть, от него.
— Ай, ай, — говорит. Потом говорит: «Ай! Ай!» Потом улыбается широко-широко и спрашивает: «Ты приехал от Слипа моего, значит?»
— Да, миз Люси.
Задумалась. Потом спрашивает: «Ты сам сюда, один что ли пришел? Машину не брал?»
— Нет, миз Люси.
— А как меня нашел?
— Да просто спросил, миз Люси. Вы не против?
— Э-хе-хе!
Еще пауза. Потом говорит: «А как тебя называть, мой друг?»
— Ники, миз Люси.
— Хочу сказать тебе, Ники: у нас, на Ямайке нельзя спрашивать дорогу у мужчины, запомни. Хочешь спросить дорогу — спроси у женщины, понял? У мужчины опасно, понял?
— Опасно? — спрашиваю.
— Опасно!
— Да-да, опасно, много опасно, — говорит ее соседка, — туристы эти ходят-ходят, дорогу спросят- спросят, мужчины их чик-чик, потом пограбят-пограбят, потом выкинут!
— Да в Уолтемстоу у нас то же самое, миз Люси, — говорю.
— Сперва задружатся, — говорит миз Люси, — потом тащат в кусты, чик-чик, пограбят и выкинут!
— Верно, миз Люси, — говорит соседка, — а на вид-то не скажешь. Бывает, одеты прилично, галстук даже на шее.
— Беда, миз Патси!
— Эй, миз Люси! — кричит женщина-продавец из ряда напротив, — ты чегой-то там с этим белым, а? Во как вцепилась-то! Да отпусти ты его! — Потом она кричала еще, только я ни слова не разобрал, а они все прямо тряслись от смеха.
— Миз Анджела, — говорит ей миз Люси, — он разговаривает. Скажу вам, миз Анджела, я люблю толковать про важное с белым. Да-да, представьте — про важное с белым! — и сует мне какой-то большой пирог. — Ники, дружок, тебе сахарную булку или из коки хлебушка?
— Спасибо, — говорю, — миз Люси, если вы не возражаете, то я, честно говоря, сильно возражать не стану.
Короче, съел я этот большой пирог, а она послала меня вверх по дороге, в маленький пансион без вывески. Сказала приходить ближе к вечеру — она мне и огород покажет, и накормит от пуза, а я ей все новости про ейного внучка Слипа порасскажу.
Горячей воды в том пансионе, известное дело, не было. Правда, в остальном он оказался хоть куда. Из того, что лопотала хозяйка, я не понял ни слова, но когда дело дошло до циферок на банкнотах, договорились легко. Потом она принесла мне кофе, и это я тоже понял. Потом пошел пройтись.
На улице полно народу. Кто-то, как я, прохаживается, кто-то в тенечке сидит.
— Доброе утро, — говорю.
— Да, утро, да.
Чуть подальше.
— Привет!
— Да, привет, да.
Еще подальше.
— Да, утро, да.
Две девчушки лет по восемь каждой бежали-бежали, вдруг увидели меня, встали, как вкопанные. Платьица синие форменные — видно, со школы возвращаются.
— Меня Ники звать, — говорю им, — а вас?
— Моя Алесия.
— Моя Валери.
Тут разговор малость завял, и мы потащились по улице: я впереди, они — шагах в трех сзади. Так прошли с полмили. Похоже, не часто они тут видели такое чудо, как я. Смотрели типа как на слона в зоопарке.
— Что у вас сегодня на завтрак? — спрашиваю, чтоб разговор поддержать.
Захихикали, подумали, наверное, какой этот малый идиот. Все-таки решили ответить.
— Еда! — говорит эта Алесия.
