— «Так вышло» — это когда в подворотне трахнут силком! А ты спал с моей матерью — спал, потому что тебе так хотелось. И потому что ей так хотелось! Так ей и дари эти свои проклятые цацки! — Она схватила со стола ни в чем не повинное ожерелье и со злостью швырнула в угол.
Ник подавил в себе мгновенное желание подобрать его (опал — камень хрупкий, жалко, если сломается!) и сказал, уже резко:
— Я тебе говорю, у меня с ней все давно кончено!
— Да? А она об этом знает?!
— Ты тоже не монашкой тут жила!
— Я с твоим отцом не спала!
Еще несколько секунд они яростно сверлили друг друга глазами — и вдруг, словно внезапно лишившись сил, Нэнси опустилась на диван и закрыла лицо руками. В салоне наступила тишина, нарушаемая лишь монотонным свистом реактивных двигателей.
Нику было не по себе — против всякой логики, он чувствовал себя виноватым.
Конечно, Нэнси задолго до бала знала о его связи с Алисией, так что закатывать новую истерику по этому поводу было по меньшей мере глупо. А уж к появлению, словно чертика из табакерки, этой «тети Памелы» он точно не имел ни малейшего отношения!
Но неприятное свербящее чувство все не отпускало — и усиливалось, стоило ему взглянуть на неподвижную фигуру, сидевшую перед ним. Хотелось приласкать ее, утешить как-то... потом, может быть, увести поутешать в спальню...
— Как глупо все, как глуупо...
Ник даже сразу не понял, что этот тихий скулящий звук — не плач, а слова.
Нэнси оторвала руки от лица и взглянула на него. В глазах ее больше не было ярости. Слез тоже не было — лишь растерянность и обида, будто он ее в чем-то обманул.
— ...Я так готовилась к этому балу... прическа эта, платье... все покрасивее хотела выглядеть... — Она безрадостно усмехнулась. — Вообразила, что могу быть тебе парой! Да уж конечно, такой красавец, как ты, — и дворняжка!
— Почему дворняжка? — не понял Ник.
— Она меня так назвала. Мне лет шестнадцать тогда было, но я до сих пор помню... я случайно услышала, как она отцу сказала: «Странно, что у двух таких красивых людей, как мы с тобой, — и вдруг такая... простенькая дворняжка получилась!» И засмеялась, и он засмеялся — понимаешь, засмеялся! — и только потом ответил: «Ну зачем ты так — Нэнси хорошая девочка...» Интересно — ты бы тоже смеялся?..
Он встал (стукнулся головой о потолок — забыл, что нужно пригибаться), подошел к ней, присел на корточки и положил руки ей на плечи. Нэнси мгновенно напряглась, вся словно ощетинившись.
— Не надо, забудь ты эти... детские обиды. И не вспоминай больше о ней. Она для меня ничего не значит. А ты — моя жена.
— На два месяца! Точнее — теперь уже на пятьдесят восемь дней...
От этих слов руки, готовые обнять ее, притянуть к себе и утешить, опустились. Ник почувствовал себя глупо — чуть ли не на колени перед ней встал! — и уселся рядом, на диван.
— ...Вот ты меня тут попрекнул, что я «не монашкой жила»... — продолжила она. — Да, у меня были мужчины — я ведь тоже живой человек, мне хочется и тепла, и ласки! И встречалась, и общалась, и... все остальное тоже...
(Зачем, ну зачем она говорит о том, о чем он никогда не спрашивал?! Не спрашивал, не хотел и не хочет знать!)
— ...Только ни с одним из них я больше двух-трех недель не была. Как чувствовала, что начинаю к кому-то привыкать, привязываться, — так и расставалась с ним. Жалко было иной раз, так жалко! И человек-то ни в чем не был виноват... Но... представлю себе, что она появится, задом перед ним повертит — и он за ней побежит, как кобель за сучкой. И предаст меня — как Эрик, как ты...
— Я тебя не предавал! — перебил Ник. — Это ты меня бросила и уехала, а не я!
— Я тебя бросила?! Ты что, не понимаешь, что после того, как я застала вас вместе, я не могла оставаться с ней в одном доме?! Я же тебе тогда сказала — если ее не будет — я вернусь! А ты выбрал ее!
— Да если хочешь знать, ее не было в доме уже через час после твоего ухода! — рассвирепел он, вскочил и снова врезался затылком в потолок.
Черт возьми, ну что же это такое делается?! Морщась и потирая голову, он сердито взглянул на Нэнси.
Она уставилась на него так, словно у него выросла внезапно еще одна пара ушей. В глазах застыл неприкрытый ужас, рот был слегка приоткрыт, а лицо стремительно, буквально на глазах, бледнело.
Да что с ней?! Ник даже забыл, что сердился.
— Так ты-ы... — начала она непохожим на ее обычный, низким, рыдающим голосом. Рука взметнулась ко рту в странном жесте, виденном им лишь однажды — когда она пришла и застала на его постели Алисию. — Ты это сам? Не из-за нее — а просто, са-ам?
— Ты что?! — Он протянул руку, хотел встряхнуть ее за плечо...
— Не трогай меня! — Отшатнулась Нэнси, лицо ее болезненно исказилось. — Не трогай меня, не трогай!
В маленьком салоне ее крик прозвучал оглушительно громко. Она вскочила и, прижимаясь к стене, словно одна мысль о том, чтобы случайно соприкоснуться с Ником, была для нее ужасна, метнулась к спальному отсеку. Ворвалась туда, захлопнула за собой дверь; через секунду послышался еще один хлопок двери — в душевую, — и все стихло.
Фу-ух! Ну и темперамент! Ник с шумом выдохнул воздух и медленно сел. Хорошо еще, что никто не прибежал проверять, не убивают ли они тут друг друга!
Да что он такого особенного сказал, что вызвало эту внезапную вспышку?! И что значит «ты не из-за нее, ты сам»?..
Он подождал немного, потом разулся и откинулся на спину дивана, шевеля пальцами ног и чувствуя, как боль в ступнях постепенно отступает. Попытался вспомнить, о чем они говорили, когда Нэнси вдруг завелась. Кажется, о том, что он выставил Алисию из дома почти сразу после ее ухода...
Ну и что?
«Ты не из-за нее, ты сам»...
Ах вот оно что: речь, наверное, идет о том, что он тогда не позвонил ей — и не позвонил вовсе не потому, что Алисия продолжала находиться в его доме. Теперь, по прошествии стольких лет, Ник и сам понимал, что позвонить надо было — возможно, она тогда бы и не уехала. И вообще, все пошло бы по- другому... Но что теперь говорить?!
Хотя, конечно, жаль...
Из спального отсека не доносилось ни шороха. Может, плохо стало? Или, наоборот, спать легла?
Не выдержав, Ник подошел к двери, осторожно приоткрыл ее.
Нэнси сидела на постели. Не плакала, хотя глаза были красными, и не шелохнулась, когда он подошел и погладил ее по растрепавшимся волосам.
— Ты... извини. Наверное, мне тогда действительно стоило позвонить, сказать, что...
— Это не имеет теперь никакого значения, Ник, — перебила она спокойным, ровным и полным горечи голосом. — Никакого... Не беспокойся, я буду выполнять все условия нашего договора. Не знаю, правда, зачем он тебе понадобился — уж наверное, не из-за этой дурочки, с которой ты способен справиться одним щелчком пальцев. Если бы тогда, когда ты предложил мне его, я знала все, что знаю сейчас, я бы просто не пустила тебя на порог. Но теперь у меня нет другого выхода — и я буду играть роль твоей жены, и делать все, что положено, и спать с тобой... если тебе это нужно. Только не надо требовать от меня никаких чувств. У нас контракт. Он закончится — я уйду. И не надо мне ни твоих извинений, ни вот этих... ласк. — Неприязненно сдвинув брови, покосилась она на руку Ника, лежавшую у нее на плече.
Возможно, она ожидала каких-то возражений, но он молча повернулся и вышел.
Спорить, объяснять... зачем?! Ведь тогда, в отеле, Нэнси тоже кричала, плакала и обвиняла его во
