На следующий день ей принесли пару гробов из красного дерева и поставили рядом со столом. Изабелла пришла в ярость, и прошло полгода, прежде чем родственники сообразили, что девочка в тот день просто хотела поесть грибов.
В другой раз она выразила желание поесть сору. Домашние, привыкшие потакать всем ее капризам, собрали сор по углам. Изабелла затопала ногами. Вы уже поняли: она хотела не сору, а сыру. И таких случаев были тысячи. Однажды девушка не на шутку обеспокоила отца:
– Знаешь, – сказала она ему, – сегодня вечером тебя ожидает большая гадость.
Разумеется, она имела в виду радость.
– Доченька, – сказал ей отец, – еще раз мне скажешь такое, и меня хватит кондрашка.
В те же дни Изабелла целую неделю держала весь дом в напряжении, твердя про какой-то зуб. Потому что никто не мог понять, что за зуб она имеет в виду, когда, выглядывая в окно, она повторяла: «Да как же вы его не видите? Вон он!» Начали уже думать, что это видение, и девушка видит образ зуба, выпавшего у нее в детстве. Вызвали заклинателя, но бедняжка продолжала настаивать, что в саду она видит зуб.
Наконец, поняли, что она говорила про дуб.
Когда Джорджо Павони, которого все время отвлекали его глубокие исследования – в то время он сочинял гигантский труд, озаглавленный: «Существует ли такой мужчина, который действительно хоть раз подмигнул женщине?» – раскрыл гнусный замысел наставника, он выгнал его, как собаку. Но было слишком поздно. Основное зло уже совершилось, и не было никакой возможности отучить девушку от неправильного произношения многих слов. И если бы отец вмешался еще позже, наверное, все слова словаря в сознательно искаженном виде навсегда отпечатались бы в незрелом мозгу девушки.
Отвергнутый любовник, изгнанный наставник смеялся злым смехом, спускаясь в последний раз по парадной лестнице замка Фиоренцина.
– Я смеюсь, – кричал он, – я смеюсь, я смеюсь! Месть свершилась, первые уроки остаются в памяти навек, дурные уроки не забываются никогда!
На следующий день его нашли повесившимся на балке в своей каморке на чердаке.
– Вот так, – сказал в заключение Павони, закончив рассказ, который мы только что кратко изложили, – моя бедная дочь недавно просто хотела сообщить, что там, где растут деревья, я разобью – а не разовью – сад, а не зад, как она сказала, потому что я хочу разбить парк по- итальянски; и что там будет домик, а не гомик, как она выразилась, – ко дню ее свадьбы.
Все были взволнованы историей Изабеллы; последовало молчание, которое нарушил Ланцилло; он спросил:
– А что? Ваша дочь помолвлена?
– Никоим образом! – ответил Павони. – А тому, кто попросит у меня ее руки, я сперва посмотрю в глаза. Сначала ему придется иметь дело со мной. Поймите, моя девочка унаследует мое безмерное богатство, а это лакомый кусочек для многих, готовых ради него жениться на девушке даже при всем ее несчастье.
«Надо же, чтобы со мною должно было приключиться такое, – со злостью думал Ланцилло, который уже давно охотился за хорошим приданым, – именно в эти критические моменты моей жизни. Черт, черт, черт!»
И, вспомнив о ключе, он вздохнул и сказал:
– Нам пора.
Все встали.
В соседней комнате Изабелла сидела и сосредоточенно что-то писала. Услышав, что вошли гости, она встала и быстро спрятала бумагу.
Отец нахмурился:
– Зачем ты прячешь то, что писала? – сурово спросил он. – Немедленно покажи.
Девушка в смущении потупилась, потом сказала:
– Папа, я должна тебе кое в чем признаться.
– Говори, милая, – сказал Павони, мрачнея.
– Мне очень стыдно…
– Я слушаю.
– Я напuсала…
– Напuсала? – воскликнули гости, подпрыгнув.
– Бывает, – снисходительно пробормотал Ланцилло.
Но девушка продолжала:
– …с кляксой.
И показала лист бумаги, который незадолго перед тем спрятала, – он и в самом деле был заляпан чернилами, пролившимися из опрокинутой чернильницы. Павони прочитал и улыбнулся.
– Моя дочь, – гордо пояснил он, – пописывает прозой.
Он набросал внизу резюме и, подняв листок, сказал:
– Это небольшой рассказ. Кто-нибудь желает?
– Я! Я! – закричали все, сцепившись в драке и пытаясь завладеть драгоценным листком.
– Синьор Мальпьери, – объявил Павони, – сказал первым.
Он вручил лист бумаги Джедеоне, который положил его в карман, бросая на товарищей победоносные взгляды.
Посетители простились с очаровательной девушкой, оставшейся в комнате, и, ведомые хозяином, направились к выходу. Павони сказал:
– Я бы оставил на ужин одного из вас.
– Очень любезно с вашей стороны, – пробормотал Ланцилло.
– Но скажу вам всю правду, – продолжал хозяин дома, – как раз сегодня вечером у нас будет омар. А вы знаете, какое странное животное этот омар…
– О! – воскликнул Джедеоне. – Не говорите! Это просто беда!
– Именно так, – продолжал синьор Павони, – вдвоем еще куда ни шло, но на троих уже не разделишь.
Он собирался прибавить и другие важные замечания об омарах, как вдруг с ужасом вскрикнул, показывая на дверь.
Все обернулись.
В проходе стояла таинственная фигура человека в черном трико гостиничного вора, которое хорошо подчеркивало его стройные формы. Его лицо наполовину было закрыто маской, сквозь которую сверкали глаза; он направил на несчастных крохотный ствол револьвера.
– На помощь… – пролепетал Павони, задрожавший как осиновый лист.
– Спокойно, господа, – сказал вор, открыв в улыбке сияющие, прекрасной формы зубы, – я никому не хочу причинить зла.
Наши друзья одним прыжком добрались до соседней комнаты, оставив вора одного. Но в голову Джедеоне при виде вора пришла одна мысль. Он хотел тут же переговорить с ним, но момент был явно неподходящий. Как быть? Оставалось только договориться с ним о встрече. Но и это было нелегко в настоящих обстоятельствах. Тогда он, всегда отличавшийся находчивостью, сделал то, что сделал бы на его месте каждый, что и оставалось только сделать, дабы заставить вора навестить вас. Когда друзья стали кричать ему: «Чего ты ждешь? Закрывай дверь!» – он, выглянув в дверной проем, подмигнул вору, на секунду расстегнул пиджак и молниеносным движением показал ему краешек своего туго набитого бумажника; затем пальцем дал вору понять, чтобы тот ждал его на улице, когда закончит свое дело. Преступник кивнул, а в это время Павони оттащил Джедеоне от двери и закрыл ее на ключ.
А сам тем временем кричал служанке:
– Бери пистолет, бери пистолет!
– А где он? – спросила прислужница, совершенно растерявшаяся в суматохе. Она стала поспешно рыться в ящиках и ящичках, выворачивать содержимое коробок, открывать чуланы.
– Черт, – сказала она, – когда что-нибудь ищешь, никогда не находишь.
– Быстрее! – кричал хозяин дома.
Его старая мать, сидя у окна, продолжала жевать шоколадные конфеты, следя испуганным взглядом за суматохой и не понимая, что же происходит. Тем временем служанка продолжала поиски, бормоча молитву святому Антонию, чтобы тот помог ей найти пистолет.
– Да где же ты его ищешь? закричал Павони, увидев, что грязнуля, стоя на четвереньках, роется под кроватью в соседней комнате. – Никогда не знают, что где положили. Растеряхи!
– Я его не трогала, – говорила старая прислужница.
Джедеоне предложил:
– Если не найдете пистолет, пошлите за орудиями пыток.
– Да, – сказал Андреа с садистским наслаждением, – помучаем его.
Наконец, Павони вспомнил, что сам отправил когда-то оружие на чердак, и вскоре служанка, запыхавшись, возвратилась с вожделенным предметом. Это был один из тех старинных пистолетов, которые можно увидеть только в гостиных тех, кто вернулся из путешествия по Африке, – и которые, между нами, в Африке никогда не применялись.
Павони тряс им во все стороны, стараясь его открыть.
– Черт, как он заряжается? – пыхтел он.
– А подайте его мне, – сказала себе под нос старая служанка, которая понятия не имела, как это делается. И добавила: – Глаза б мои не глядели.
– Дайте сюда! – сказал Ланцилло.
Он немного повозился с пистолетом, потом сказал:
– Уверен, что тут не хватает огнива.
– Да какое там огниво! – воскликнул Павони, вырывая у него оружие.
Пистолет пошел по рукам, но никто не знал, что делать.
– Проклятый пистолет! – пыхтел хозяин дома.
Джедеон взял у него оружие из рук и поднес его глухой старухе.
– Синьора, – сказал он, протягивая пистолет, – быть может, вы вспомните, как заряжался этот пистолет и…
