коридор и осторожно заглянула в гостиную.
Франку, очевидно, наскучило лежать, но повинуясь команде, он продолжал лежать у кофейного столика. Блюдо с едой было нетронуто.
– Какая умная собачка! – воскликнула я и бросилась в гостиную. – Хорошая собака!
Я погладила его уши и позволила облизать мою руку, он вскочил и опять принялся колесить по комнатам.
– О Боже, Умберто, ты сотворил чудо! – сказала я.
Он слегка покраснел. Он стоял в дверях гостиной, засунув руки в карманы.
– Мне хотелось что-то сделать, чтобы заслужить прощение.
Памятуя о том, как он всегда относился к моей собаке, я была особенно тронута.
Еда удалась на славу. Умберто в удивлении поднял брови, когда попробовал утиную грудку с соусом из ежевики.
– Умопомрачительно, – сказал он.
– Спасибо.
Напряжение постепенно спадало, мы вспоминали события прошедшего года. Я рассказала все, что касалось моих отношений с матерью. Он сказал, что его ресторан процветает и что он подумывает открыть еще один в Малибу. Не так давно он перенес острый аппендицит, который сначала принял за простое расстройство желудка.
– Ты имеешь в виду, что тебе делали операцию и ты мне не рассказал об этом? – озадаченно спросила я.
– Это было еще до того, как мы опять стали разговаривать.
– Но и потом ты не упоминал об этом!
Он смахнул с колен несколько хлебных крошек.
– Тебе и так было о чем подумать. Мне не хотелось тебя тревожить.
– О, Умберто, мне следовало об этом знать. – Я положила руку ему на плечо и мягко сказала. – Сейчас все в порядке?
– Все отлично. Просто маленький шрам.
После обеда мы, как хорошие друзья, мыли посуду. Он не прикасался ко мне, а я старалась к нему не приближаться, ведь я не знала, есть ли у него сейчас кто-нибудь, – и как он относится ко мне.
У меня был камин с искусственными бревнами, освещаемый газом, и сейчас я его включила. Газ слегка шипел, от пламени стало веселее, я задула свечи и выключила верхний свет.
Я поставила на кофейный столик бутылку коньяку и две рюмки, мы сели лицом друг к другу на софу. Он молча смотрел на меня.
– Ты за это время… ты сейчас… с кем-нибудь встречаешься? – наконец спросила я.
Он начал потирать указательным пальцем верхнюю губу.
– Я встречался с тремя или четырьмя женщинами. А ты?
– Нет.
Я налила коньяку, чтобы собраться с силами. Конечно, он встречается. Я ведь это знала.
Он взял свою рюмку, немного ее покачал и отпил.
– Когда я кого-нибудь обнимаю, я представляю себе, что это ты.
Мне пришлось справиться с рвавшимся у меня изнутри голосом, который говорил «конечно, конечно», и я несколько минут смотрела на огонь, допивая свой коньяк.
– Почему меня, Умберто? Что во мне такого, чего нет в других женщинах?
До нас донеслось звяканье ключей – это соседи возвращались домой – и Франк вдруг разразился лаем.
– Франк! Лежать! – скомандовал Умберто.
Я не верила своим глазам: Франк опустился на ковер и просто слегка поскуливал.
Умберто опять потер верхнюю губу и повернулся ко мне.
– Всю мою жизнь меня любили, как игрушку. Когда я был маленький, моя мать брала меня в церковь по воскресеньям, чтобы мной похвастаться. Потом это были женщины – даже женщины, которых я не знал, – они подходили ко мне на улице или в супермаркете. Они присылали мне милые открыточки или небольшие подарки, оставляли номера телефонов. Когда мой ресторан стал процветать, мною начали интересоваться из-за моих денег или известности, но я сам никого не интересовал, даже Марисомбру. Потом я встретил тебя, но еще слушая тебя по радио, я уже знал, что ты не такая. Ты действительно поняла меня. Ты серьезно отнеслась к моему увлечению птицами. Я решил, что ты по-настоящему меня любишь… вот почему мне потом было так трудно.
Он опустил голову.
– Я всегда был очень одинок, с самого раннего детства. Я слишком рано потерял бабушку, которую очень любил. Мне пришлось покинуть свою страну и жить как чужестранцу в новом месте. Я ждал, что меня откроют, но это произошло только, когда ты меня нашла.
Колени наши соприкасались, и я положила руку на его бедро. Он встал, притянул меня к себе и
