– Да, я могу лишиться работы.
Я надеялась, что это не так. Ник был совершенно выбит из равновесия.
– Но знаете, что смешно? Раньше у меня все получалось в зале суда, а потом я бежал в туалет с поносом. Теперь же все было ужасно, но зато с моим желудком все в порядке.
– Может быть, на последнем этапе и в суде все будет в порядке, и вы будете хорошо себя чувствовать. – Я цеплялась за последнюю надежду.
Вэл как-то раз взглянула на меня и сказала:
– Ты так похудела. Что случилось?
– Очень много работы. Даже перекусить некогда.
– Все тот же пациент?
– И он тоже. Это все равно, что ходить по канату без страховки. Иногда мне кажется, что он вот-вот потеряет контроль над собой. Но чтобы его госпитализировать, оснований недостаточно. Клянусь, что больше никогда в жизни не возьмусь ни за один подобный случай.
– А еще что происходит?
– Ссоримся с Умберто. Меня беспокоят все эти женщины, которые его окружают. Да и сплю мало.
– Все наладится. Почему бы вам не уехать? Погреетесь, отоспитесь недельку.
– Это потрясающая мысль. Я пообещала матери приехать на Пасху, но, может быть, поеду в июне. А ты как?
– По-разному. Гордон с ума сводит своей ипохондрией. Каждый день он подозревает, что у него какая- нибудь форма рака. И теперь принимает гомеопатию.
– Пусть он поговорит с Линдой. Она про эту дрянь все знает.
– Мне меньше всего хочется его в этом поддерживать.
Прежде чем попрощаться, Вэл взяла меня за руку и сказала:
– Знаешь, мне кажется, что ты в состоянии контролировать любую ситуацию, которая возникает у тебя на работе. Но у каждого бывают пациенты, которых контролировать невозможно. Даже Гарольд Сирлз признался, что один парень чуть не довел его до психоза.
– Я справлюсь, Вэл. Я справлюсь. Я уже почти справилась.
На этой неделе мне предстояло обсуждать со своими студентами ипохондрию и психосоматические заболевания. Я даже приготовила им копию своей лекции по этому вопросу.
Я с нетерпением ждала встречи с группой. Там меня уважали, и я могла себе позволить расслабиться. Радиопередача тоже позволила мне почувствовать свою значимость, но все это отняло у меня целых два дня, и я наняла врача, который разбирал почту с откликами и отвечал на письма.
Когда конец процесса был уже близок, Ник сказал:
– Не знаю, что я буду делать, если проиграю. Обердорф каждый день спрашивает меня о том, как идут дела.
– А что может произойти в худшем случае?
– Меня уволят. Мне будет трудно устроиться на хорошее место в другой компании. Я сделаюсь никому не нужным.
– Но в каждом процессе бывают проигравшие.
– Да, это одно из правил игры, ты всегда говоришь себе, что это не важно, так как ты сделал все, что мог. Но мне это не приносит утешения. Для меня победа – все. Меня не интересует закон.
– Но как же вы выбрали свою профессию?
– Мне были нужны деньги, добытые честно. Некоторые студенты-юристы мечтают стать сенаторами и бороться за справедливость. Я же мечтал о шикарной машине.
– Было что-нибудь еще, что особенно вас интересовало?
Он вздохнул и почесал в затылке.
– Может, это звучит и глупо, но всегда мне хотелось играть на фортепиано. Мне нравился звук органа в церкви. После школы я пробирался в ближайшую лавку музыкальных инструментов и пытался играть. Я до сих пор помню, какой там стоял запах полированной мебели и старого линолеума. Один из продавцов научил меня играть «Удивительную грацию». Иногда, когда я попадаю в чей-то дом, я сажусь к пианино и играю.
– А вы никогда не брали уроков музыки?
– Нет. Я не мог себе позволить купить пианино. Как-то раз я принес домой прокатные цены на музыкальные инструменты и показал их отцу, но он сказал: «Как-нибудь потом». Но это потом так никогда и не наступило. Продавец научил меня играть на «Мелодике» – мне она тоже очень понравилась.
– А что это такое?
– Похоже на миниатюрное пианино. Ты дуешь в нее и нажимаешь клавиши. Самые лучшие делают в Германии. Тогда они стоили только пятьдесят долларов. Я просил Кенди купить ее мне, и она обещала. Я даже пошел и выбрал одну, на случай, если она пойдет со мной в магазин. Как раз тогда она от нас и ушла. Я больше в этот магазин никогда не ходил.
– Вы никогда не говорите, что значил для вас ее уход.
Он замолчал, пытаясь подавить свои чувства. Но когда он заговорил, голос его был дрожащим и
