поговорить с этими красавцами?
– Да по мне гори они закатным пламенем, – буркнул взмокший в своей сутане епископ, – но устав требует обращать язычников, буде они подвернутся под руку.
– Они не понимают талиг, – напомнил Савиньяк, обмахиваясь шляпой.
– Вот как? – поднял бровь Рокэ. – Странно. Барсы всего лишь кошки-переростки, а «брысь» кошка разберет на всех языках. Что ж, поглядим на «ночных ду?хов» поближе.
Алва привычным жестом потрепал Моро по шее и медленно поехал вдоль шеренги пленных, равнодушно разглядывая напряженные чужие лица. Свита маршала последовала за ним.
– Сегодня довольно жаркий день, – светским тоном заметил герцог, поравнявшись с высоким бириссцем с разодранной щекой, – не правда ли?
Черные глаза сверкнули ненавистью, но пленник и не подумал ответить.
– Прелестно, – с явным удовольствием произнес Ворон. – Клаус, Жан, вы тут?
– Да, монсеньор, – браво заявили таможенники. Им жара была нипочем.
– Скажите, на что наши седоголовые друзья реагируют наиболее болезненно?
– Монсеньор? – Клаус непонимающе уставился на Алву, Жан оказался догадливей.
– То есть как их лучше обругать? Ну… Ну, если сказать, что вы, мол, их матушку, извиняюсь, того…
– Закатные твари, – передернул плечами герцог, – это уже слишком. В чем, в чем, а в скотоложстве меня не обвиняют даже самые честные из Людей Чести.
– Рокэ, – шепнул Курт Вейзель, – они вас поняли, по крайней мере некоторые. Посмотрите на их лица!
– Поняли? – Алва с сомнением оглядел пленных. – Не думаю, чтоб эти пастухи понимали человеческий язык, но…
Договорить Алва не успел – пленник дернулся вперед и с рычанием плюнул в сторону Рокэ, но тот или ждал чего-то подобного, или в нем ни на миг не засыпал фехтовальщик. Алва легко уклонился от плевка и хлопнул артиллериста по плечу.
– Вы были правы, Курт. Эти козопасы понимают не только козий…
– Скорее козлы начнут охотиться на барсов, – прошипел пленник, – дождь пойдет вверх, а лягушка обрастет шерстью, чем дети барса начнут пасти скот!
– Шерстью, говоришь? – Первый маршал Талига зевнул, прикрыв рот унизанной кольцами рукой. – Помнится, какой-то философ (запамятовал имя) не советовал связывать судьбу человеческую с капризами природы. Но почему бы каприз человека не поставить выше судьбы? – Рокэ обернулся к адъютантам. – Мне нужны цирюльники. Все, кого найдете, и не штабные, а солдатские.
Глаза молодых людей округлились, но задавать Проэмперадору вопросы было не принято. Двое гвардейцев пришпорили коней и исчезли. Рокэ снова похлопал Моро по холеной шее и замер, глядя вверх сквозь кружевные ветви деревьев, не дающих тени. Деревья находились в сговоре с поднявшимся ветерком – первые не спасали от солнца, второй не приносил прохлады. Дик, придерживая застоявшуюся Сону, смотрел на бириссцев, их искаженные яростью лица вновь стали спокойными и гордыми – «барсы» не боялись смерти и презирали своих врагов.
Юноша изо всех сил старался забыть, зачем пленных пригнали на опушку этой рощицы. Бириссцы ненавидели Олларов и были старыми союзниками Раканов, потому и покинули свои горы, ввязавшись в чужую войну. Для «барсов» все люди в черно-белом были олларианскими солдатами, но Дик не сомневался, окажись они в плену, их бы не тронули. По бирисским обычаям, пленным на выбор предлагали честь или жизнь и отпускали тех, кто просил пощады, а вот Рокэ Алва жалости не знает.
Раздавшийся шум возвестил о появлении десятка ничего не понимавших цирюльников, Рокэ еще немного посмотрел на небо, в котором проплывала одинокая птица, и вернулся на грешную землю.
– Любезные, – синие глаза поочередно остановились на каждом мастере, – видите этих красавцев? Их надо обрить. Налысо. Усы и брови им тоже не понадобятся. На каждого из вас приходится по шестеро этих вошеносцев и останется двое лишних. Ими займутся те, кто быстрее покончит со своей работой. Кто справится первым, получит десять таллов, второй – пять, остальные по таллу. Приступайте, а разведчики их подержат.
– Рокэ, – закашлялся Эмиль, – зачем такие сложности?
– Сложности? Отнюдь нет. Зачем ждать, когда лягушка обрастет шерстью, проще вернуть уже обросших в исходное состояние. – Маршал обернулся к Дику. – Запомните, юноша: редкая тварь без шерсти и перьев выглядит пристойно.
Пленные сопротивлялись как бешеные, вся их невозмутимость как в воду канула, зато среди талигойцев стали раздаваться смешки. Один из цирюльников вскрикнул – бириссец изловчился и впился ему в руку, отточенная бритва сорвалась и резанула «барса» по уху. Брызнула кровь.
– Истинно сказано, – прогудел Бонифаций, прикладываясь к походной фляге, – что зло, лишенное пышных покровов, слабеет.
– Как бы вы сами не ослабели, отче, – с укором произнес Савиньяк, – по такой-то жаре.
– Кто крепок духом, – возвестил, завинчивая крышечку, клирик, – тому ничто жар летний и хлад зимний.
– Аминь, – подвел черту Рокэ, – заканчивают. На кого из мастеров вы б поставили? Я на кривоногого.
– На которого? – уточнил брат Арно. – Их тут трое.
– На того, что в желтом.
– Нет, – покачал головой Бонифаций, – его язычник вертляв, как пиявица.
