то, что его никто не станет здесь искать.
Герцог Рене был не из тех, кто лжет сам себе, он прекрасно понимал, что рассчитывать не на что. Как бы он ни дрался, ему не перебить двух дюжин опытных воинов. Адмирал нехорошо ухмыльнулся – все-таки удачно вышло, что, отправляясь на свидание, он вырядился в красный бархат – убийцы не увидят крови. Тряхнув белыми волосами, Рене встал в позицию. Массивная мебель и размеры комнаты не позволяли навалиться на него всем сразу. Хотя биться с пятью порой сложнее, чем с тремя десятками – если полезут все сразу, мешая друг другу, – все шанс… Странно, что они не стреляют! Хотя чего ж тут странного?! Хотят взять живым! Ясно, что это дело рук Михая, а тарскиец готов положить тут половину своих сигурантов, лишь бы получить возможность отплатить за Старую оружейную. После всего просто убить эландца для Михая мало. Как говорит Жан-Флорентин? Славу смерть щадит, славу убивает только позор…
Рене воспользовался последней минутой затишья, чтоб оценить обстановку – отступать некуда, окно высоко и забрано решеткой. Пустить в ход магию не выйдет, на это нужно время и возможность сосредоточиться. Оставались шпага, кинжал и его пресловутая удача, которой, похоже, надоело возиться с сумасшедшим эландцем. Прорваться сквозь толпу врагов вниз по лестнице, миновать нижний зал и ускакать – задача невыполнимая. Что ж, придется умирать на месте. Но живым его не возьмут – если даже кому-то и удастся его оглушить и схватить, на Жана-Флорентина можно положиться. Тот, кто превращает яд в воду, способен из ничего добыть смертельную отраву… Но напоследок он, Рене Аррой, сделает все, чтобы его запомнили надолго.
Какое-то время было так тихо, что отчетливо слышалось потрескивание огня в камине. Затем началось. Первым двинулся коренастый здоровячек, напомнивший Рьего матерого волка. Охотник был левша и превосходно владел ножом. Хорошее начало. Странно, что лезут поодиночке… Что, собственная самонадеянность и уверенность в победе не позволяют навалиться на него сразу четверым или это у них разведка боем? Нож в руке рыжего запорхал бабочкой, кромсая в клочья воздух между ними… по законам поединка, против ножа полагалось бы выйти с кинжалом…
Рене нехорошо усмехнулся – ну что, воронье, устроили показательный поединок? Дурость распоследняя… или кто-то не понял, что он будет убивать, даже умирая? И, значит, ни о каких поединках по Кодексу Розы не может быть и речи. Если хочешь достичь цели, конечно…
Рене неожиданно отступил на шаг, крутанулся, и боевой клинок, более тяжелый, чем большинство арцийских шпаг, вошел в горло противника. Второго удара не потребовалось.
Лупе стояла у окна и смотрела, как в городе хозяйничает ночь. Она вползла, как черная кошка, замыслившая захватить нахохлившуюся Гелань врасплох. После похорон принцев город затаился, люди без крайней надобности не покидали домов. Еще недавно такая открытая и спокойная, столица Таяны была охвачена недобрыми предчувствиями. Даже теплая ласковая погода и яркие цветы позднего лета не могли скрыть тревожной печали, заметной не столько по черно-лиловым траурным флагам на ратуше и у дверей богатых домов, сколько по взглядам людей, их неловким торопливым движениям.
Дело было не в том, что Стефана любили и искренне оплакивали, а в необъяснимом страхе, затопившем город, страхе, тем более непонятном, что Высокий Замок хранил свою тайну – гибель принцев объясняли помешательством Зенона. О схватке на Гусином мосту знали немногие, слухи еще не успели заполнить Таяну.
Лупе решительно задернула занавески. Хватит, она не позволит себе раскисать. Они с Симоном должны дождаться Романа и рассказать ему все. И все же в глубине души Лупе сомневалась, правильно ли она поступила, отказавшись уехать в Эланд вместе с Белкой. Женщина боялась самой себе признаться в том, что гибель Стефана потрясла ее намного сильнее, чем следовало бы. Хлопнула дверь, маленькая колдунья у окна нервно передернула плечиками. Не хватало еще, чтоб Проклятый принес мужа. Последнее время Лупе была положительно не в состоянии видеть его пьяное значительное лицо и слушать многословные пуганые рассуждения.
Хвала Эрасти, пришел Симон. Медикус вошел и молча рухнул в глубокое кресло. Прекрасно знавшая деверя Лупе сразу же поняла, что случилось нечто очень плохое. Непоправимое. Возможно, умерла одна из пациенток – у Беаты с Ячменной улицы тяжелая родильная горячка и слабое сердце. Неужели …
– Лупе, – хриплый дискант толстенького медикуса разительно отличался от обычного глубокого баритона, – Лупе… Только спокойно. Сегодня на площади у ратуши зачитали королевский манифест. Бывший капитан «Серебряных» Шандер Гардани объявлен изменником и эландским шпионом. Он отказался сложить оружие и был убит.
Боли он не чувствовал, только ярость и жажду битвы. В последний свой день герцог Аррой вновь стал Счастливчиком Рене, отчаянным маринером, первым бросавшимся на абордаж и последним вкладывавшим шпагу в ножны. Адмирал словно сбросил двадцать лет.
Испытанный в боях и походах клинок очертил границу круга, прорваться в который не мог никто из лучших бойцов Тарски. Казалось, у эландца было не две руки, а восемь, как на странных фресках Желтой Империи Канг-хаон. Клинок герцога чертил замысловатые фигуры, а движения самого Рене были легки, прихотливы и непредсказуемы, как пляска языков пламени. На полу, скользком от крови, уже валялось семь трупов, в углу истекал кровью еще один убийца, но сам Рене оставался практически невредимым. Как бы быстро ни двигался противник, герцог умудрялся упредить его движения. Когда рухнул очередной убийца – рыжий верзила в кирасе, пытавшийся прикончить герцога топором, наступило затишье. Оставшиеся сигуранты замерли, как собаки, догнавшие матерого волка, но пасующие перед острыми клыками. Адмирал стоял перед ними, часто дыша, и, как никогда сильно, напоминал зверя со своего герба. Белые волосы потемнели и слиплись, камзол расстегнут, на шее – черная цепь[92], в левой руке – кинжал, в правой – шпага. Но он улыбался врагам, бешено блестя яркими голубыми глазами: «Похоже, дело несколько труднее, чем думалось Михаю, не правда ли, господа?»
У Романа было правило: выслушивай всех, но поступай по-своему. За годы скитаний эльф уверился в том, что этот нехитрый принцип весьма способствует сохранению жизни и чести. На сей раз пойти наперекор Примеро барда заставила тревога за тех, кого он оставил в Таяне. Твердое решение магов пуститься на поиски Проклятого было правильным и своевременным. Роман же, получивший из рук самого Эрасти магическое кольцо, безусловно, был обязан принять участие в экспедиции, но… Стефан, Ланка, Рене, Шандер занимали слишком много места в сердце эльфа, чтобы он мог отправиться в путь, не зная, что происходит в Гелани. Упрямое нежелание магов показать ему друзей сначала удивляло, затем – бесило и, наконец, стало тревожить. Когда до начала похода к Последним горам осталось два дня, менестрель не выдержал. Поводом послужил ночной кошмар, которого Рамиэрль не помнил. Осталось лишь сосущее чувство тревоги. Проснувшись в холодном поту, Рамиэрль лихорадочно оделся и выскочил из дома. Сами ноги понесли его к Луже. Он никогда ранее не пробовал там колдовать, но почему-то был уверен, что справится, и не ошибся. Или Роман, сам того не заметив, пересек незримую черту, отделяющую дилетанта от опытного волшебника, или же у него были врожденные способности, а может, свою роль сыграло кольцо Проклятого, но все получилось тотчас же. Роман не раз наблюдал за Примеро и Уанном, вызывавшим в темной воде образы того, что когда-то где-то происходило, но никогда не пытался запомнить заклинания. Тем не менее нужные слова в должной последовательности словно бы сами собой слетали с губ разведчика. Колдовство катилось по накатанной дорожке.
