важном, что не давало ему покоя третий день. Майхуб соскользнул с низкого дивана и самолично захлопнул выходящее в глубокую лоджию окно. На первый взгляд владыка атэвов казался изнеженным и манерным, но под шелком скрывалась сталь. Не наделенный богатырским ростом и могучим сложением, как его отец и дед, он унаследовал от них ловкость и беспощадность дикой кошки и выносливость верблюда. Майхуб был четвертым сыном Джуббы, но атэвы не чтили первородства, подобно живущим за проливом презренным хансирам[94]. Главой рода должен стать сильнейший. Хараш был сильнее Майхуба, Джамал злее, Низар красивее и хитрее, а Фарид превосходил всех ученостью. Но саблю отца и седло калифа получил Майхуб.
Трое старших братьев властелина нынче вкушали вечное блаженство в объятиях райских дев, а книгочей Фарид, навеки утратив необходимость в девах, предавался излюбленному занятию в угловой башне мозаичного дворца. Царедворцы, внимательно наблюдавшие за схваткой наследников – голова у человека лишь одна, и склонить ее надо вовремя и перед тем, кем нужно, – не сговариваясь, предрекли четвертому сыну Джуббы великое царствование. И не ошиблись. Саблей и золотом он уже четырнадцать лет держал в руках весь север великого Сура[95].
Придворные не раз уговаривали владыку перейти через пролив, но Майхубу не была нужна Арция. Когда-нибудь небесно-синие знамена Атэва накроют весь мир, но это будет нескоро. Ему не увидеть. Пока же с хансирами лучше торговать, а не воевать. Они еще сильны. Майхуб хорошо помнил битву при Авире, так удачно проигранную его отважным братом. Хараш возжелал накормить коней виноградом арцийских долин и пополнить свой гарем светловолосыми девственницами, но кто уходит за шерстью, рискует вернуться стриженым… Майхуб не был склонен повторять чужие ошибки – можно и нужно брать в плен хансирские суда и тайком покупать красивых девушек и мальчиков, но воевать?
Другое дело эландцы, эти морские псы были достойными соперниками атэвских корсаров. Половина того, что добывали атэвы на море, попадало не на юг, а на север. Но Эланд был далеко, и разгромить это драконье гнездо Майхуб не мог, а быть смешным, проклиная северных разбойников, не желал. По молчаливому уговору эландцы и атэвы рвали друг друга на куски тихо. Каждый, выходя в море, понимал, что может не вернуться. Правда, эландцы были милосерднее – пленных атэвов они сразу же убивали.
Глашатай замолк, и калиф небрежным движением ударил в небольшой гонг. Обитая позолоченной медью дверь распахнулась, и перед владыкой простерся ниц дежурный евнух. Если приказание, отданное Майхубом, его и удивило, он не показал виду, а, облобызав пол, по которому ступали синие сапоги владыки, пятясь вышел.
Калиф потянулся было к кальяну, но передумал и, откинувшись на спину, прикрыл глаза. Он не был до конца уверен в том, что поступает верно, но лучше жалеть о содеянном, нежели о том, что не сделано. Беспокойство песчаной гадюкой вползло в сердце владыки атэвов после разговора с толстым ростовщиком, поспешно сменившим мунтские каштаны на мимозы Эр-Иссара. Калиф знал о происходящем в его городе все, и появление Ле Пуара со чада и домочадцы для него не прошло незамеченным. Владыка удостоил беглеца личной беседой, милостиво приняв дары, стоившие не менее трех кораблей, и узнал немало интересного про тарскийского господаря.
Если б речь шла о войне между хансирами, Майхуб одобрил бы победителя, так как сильный всегда прав, даже если его сила изливается на слабых потоками огня. Скорее всего атэвы бы присоединились к пиру победителя, порезвившись на юге убиваемой Арции, а затем убрались бы за пролив. Но Михай Годой не был обычным завоевателем, за ним стояли какие-то странные силы, которые могли не насытиться кровью империи, калиф же не рассчитывал, что Баадук защитит своих последователей. Позволил же пророк пять сотен лет назад упасть на Эр-Атэв железной звезде, уничтожившей старую столицу, да и шествие морового поветрия, случившееся в год Черной Коровы, Майхуб остановил не молитвами, а огнем, в котором сгорела зараза вместе с еще живыми зараженными.
Нет, ни на Баадука, ни на самого Творца надежды не было, и калиф решил действовать не дожидаясь, когда беда осадит коня у ворот Эр-Иссара.
Дверь открылась, и давешний евнух распростерся на полу:
– Он здесь, о Лев Атэва!
– Веди.
– Но, владыка владык, этот презренный грязен и смраден, как стадо свиней, и опасен, как бешеный буйвол.
– Хватит, Юкмед, – брови повелителя на волос сдвинулись к переносице, этого было достаточно, чтобы евнух пятясь вышел и спустя мгновение в зал вступили два могучих воина в белом. Между ними на двух цепях шел высокий светловолосый человек в короткой тунике, перепачканной в смоле.
– Оставьте нас, – махнул рукой калиф.
Воины переглянулись, но ослушаться не осмелились и бесшумно удалились. Закованный молчал, глядя очень светлыми серыми глазами на развалившегося на подушках владыку атэвов.
– Ты дерзок, это хорошо, – рука с остро отточенными ногтями отсчитала несколько бусин на четках из черного янтаря, – ты был капитаном эландского корабля?
– Я маринер и умру маринером, – пленник с вызовом вскинул голову.
– Как тебя зовут, хансир? – Эландец вызывающе молчал, но Майхуба это, казалось, забавляло. – Я мог бы тебя бросить собакам или снять с тебя кожу, хансир, – калиф отложил еще две бусины, – но я поступлю по-другому. Я отпущу тебя и всех эландских рабов, еще не забывших имя отца и песню матери. Я дам вам три корабля, чьи трюмы заполню вином, зерном и оружием, и ты отведешь эти корабли к дею Арраджу и передашь ему письмо.
Пленник, на лице которого дерзость сменилась удивлением и непониманием, недоумевающе смотрел на «сурианского Льва».
– Я скажу тебе больше, чем своим воинам, – Майхуб резким движением отбросил четки, – ибо они знают сладость повиновения, а тебе она недоступна. За проливом идет война, Владыка Холодных Гор дей Миххад напал на Эр-Арсий и победил. Теперь он ищет победы над Эр-Иджаконом. Но я этого не хочу, а потому возвращаю вашему дею его воинов и дарю им еду и оружие.
– Меня зовут Иоган Рамер, и я могу сделать, что хочет повелитель Атэва, но я должен быть уверен…
– Тебе придется поверить, Ходжан, – в глазах калифа сверкнула черная молния. – Дей Миххад – черный колдун, если он сломает хребет Эр-Иджакону, рано или поздно он перепрыгнет пролив. Так пусть дей Аррадж обрежет сыну змеи уши и нос и прибьет над порогом худшей из своих жен. Когда Льву Атэва и Волку Иджаконы будет тесно под одним солнцем, клыки и когти решат, кому властвовать, а кому умереть. Но это
